Крис Картер - Огонь Страница 11

Парень вздохнул и принялся формировать над изголовьем невысокий свод, чтобы Фиби удобно было работать.

На очищенную крышку с облезшим лаком лег пятиугольный лист пергамента, размеченный по кругу «пляшущими человечками». По углам выстроились пять высоких свечей красного воска. В их колеблющемся свете Фиби тщательно разложила на листе то, что называла объектами притяжения, — три курительных трубки, пять зернышек апельсина и тугое кольцо свернутой пряди конского волоса, срезанной со смычка. Зашипела под прикосновением горящей спички горка темного порошка, и крохотную рукотворную пещерку наполнил незнакомый и, как ни странно, приятный запах. Приятным он был недолго: Фиби насыпала сверху бурые хлопья свернувшейся крови — своей и Малдера, — взятой накануне. Затем осторожно опустила в центр круга иглу на длинной шелковой нитке и невнятно забормотала себе под нос. Фокс зачарованно следил за тонкими пальчиками девушки и за тем, как мечется в красноватых сполохах капризная стрелка. Насколько он мог судить — а «пляшущих человечков» он уже давно читал совершенно свободно, — никакого смысла в сочетаниях букв не было. И слава Богу.

Внезапно свеча, венчающая самый дальний от них угол пентаграммы, мигнула и погасла. Без видимых причин. Пряный дымок от талого воска потянулся в глубь крохотной пещерки. Спустя несколько мгновений погасли еще две свечи. Малдер отчетливо ощутил, как волосы на голове и загривке медленно выпрямляются, приподнимаясь над кожей.

Два оставшихся огонька заколебались, но устояли.

— По-моему, он не возражает, — заключила Фиби совершенно будничным голосом. — И насчет тебя — тоже.

Фокс с шумом втянул в себя воздух. Но на всякий случай ничего не сказал. И плюнуть в сердцах — тоже не плюнул, воспитание не позволило. В конце концов, все могло быть гораздо хуже. Раскопки в Вестминстерском аббатстве наверняка закончились бы тюремным заключением.

Потом он долго и ожесточенно забрасывал землей широкий темный конус пустоты, уходящей в глубь склона, потом укладывал на место аккуратно срезанный дерн, потом, скинув рубашку, долго умывался, вздрагивая, когда ветерок пробегал вдоль натруженной мокрой спины. И только потом плюхнулся на одеяло, расстеленное у подножия холма. Спустя несколько секунд рядом с ним бесшумно опустилась Фиби.

Пахло травой и землей, и вдалеке парили в предутреннем тумане каменные громады Стоун-хеджа…

Больница Френсиса Даунинга

Бостон, штат Массачусетс

Сентябрь 1993

День третий

10:35

«Пахло травой и землей, и вдалеке парили в предутреннем тумане каменные громады Стоун-хеджа…» Растерянно улыбаясь, Фокс на автопилоте выговорил спасительную, давно заготовленную и неоднократно отрепетированную про себя фразу:

— Как я уже говорил, давай придерживаться служебных рамок.

Фиби немедленно переключилась на разговор в служебных рамках. Малдер как-то упустил из виду, что для нее безразлично, о чем говорить, когда в ее распоряжении находится «как».

— Кажется, трудновато будет разыскать по описанию или даже по фотороботу человека, который, судя по показаниям свидетелей, должен был поджариться и покрыться корочкой, — ее глаза сияли на запрокинутом к Малдеру лице.

— Я бы с тобой согласился, но труп мы еще не нашли.

Фокс торопливо шагнул в сторону и судорожным усилием сорвался с крючка. Фиби с досадой прикрыла веки.

Вернувшись в палату, Призрак снова заговорил сухо и деловито:

— Итак, что вы решили? На вас можно рассчитывать?

— Да, — тихо ответила молодая пациентка.

— Спасибо, — искренне поблагодарил спецагент.

— Я не знаю, важно ли это, — голос женщины слегка дрожал, — но я вспомнила кое-что еще про человека, который загорелся. У него был английский акцент.

Кэйп-Код, штат Массачусетс

Сентябрь 1993

День третий

Надсадно кашляя — так, что легкие мокрыми наволочками заполоскали в груди, — громила-телохранитель вывалился из дверей туалетной комнаты и, цепляясь за стенки, поплелся к себе.

— Трудно, да? Тяжело? — сочувственно поинтересовался Боб, проходивший мимо со стопкой аккуратно сложенных одеял.

— А может, это все из-за микстуры? — добавил он, когда Дик Джайнс отошел дальше. И гладко выбритая физиономия сторожа растянулась в самодовольной гримасе.

Почти полгода назад

Лондон, Англия

В мастерской было пожизненно грязно, холодно и пахло сладковатым дымком. С тех пор как хозяина шальным ветром занесло на сатанистский шабаш и он чудом остался в живых, обходиться без травки как-то не получалось. Вот и сейчас Чарльз машинально свернул самокрутку, вставил в обгрызенный мундштук и принялся хлопать по карманам в поисках зажигалки.

— Ты позволишь? — вкрадчиво спросили из-за спины, и к сигарете протянулась ладонь, на которой горел маленький аккуратный огонек.

Чарльз невозмутимо прикурил, обернулся и с видимым усилием сфокусировал глаза на своем госте, материализовавшемся словно ниоткуда.

— Привет. Как это ты умудряешься ходить, что тебя не слышно и не видно? Всякий раз удивляюсь, — он затянулся. — Спасибо. Только ты это… не увлекайся, а?

Гость, невысокий темноволосый парень с нагловатыми черными глазами, сверкающими сумасшедшинкой, сжал руку в кулак. Затем неторопливо, по одному, расправил пальцы. Огонек уменьшился, но не исчез и теперь в некоторой задумчивости бродил по ладони расширяющейся спиралью.

Находясь под кайфом, очень трудно беспокоиться о грубой реальности. Тем не менее полустертые воспоминания о церквушке, объятой пламенем, громком хохоте, перекрывающем истошный вой полутора десятков глоток, и юноше, прыгающем в ревущий костер на алтаре, заставили Чарльза сосредоточиться и произнести противоестественную для основательно накурившегося человека фразу:

— Лучше давай сходим куда…

— Нет, — пришелец растянул губы в ухмылке, которую, как подозревал Чарльз, искренне считал загадочной улыбкой. — У меня к тебе дело, — он с явным сожалением стряхнул огонек с ладони на свечной огарок, прилепленный к мольберту. — Я пришел поменяться: рассказ… — он сузил глаза, и свечка вспыхнула факелом, — на портрет. Согласен?

Будь хозяин мастерской сейчас вменяемым, он наверняка бы со страхом подумал: «Интересно, какой же идиот осмелится с тобой не согласиться?» Однако в нынешнем состоянии Чарльз, напротив, искренне оживился:

— Рассказ — о прошлом портрете? Его гость неторопливо склонил голову в знак согласия.