Роберт Говард - Луна черепов Страница 11

Главарь работорговцев догадался, что я принадлежу к весьма состоятельному английскому роду, и собирался разыскать моих родственников, чтобы получить за меня выкуп. Увы, этому не суждено было случиться! Его подстерегла смерть темной ненастной ночью в угрюмой бухте у берегов далекой Африки. Тогда смерть принял весь экипаж португальского судна, кроме того грека, как вы сейчас рассказали. А я снова оказалась в плену — на этот раз у черных дикарей.

Я была частью добычи вождя большого племени, обитающего в джунглях побережья. Я ужасно боялась этого человека, разрисованного страшными узорами и покрытого ритуальными шрамами, полагая, что он вот-вот съест меня.

Но этот чернокожий даже пальцем ко мне не прикоснулся. Вождь со всем возможным комфортом отправил меня в глубь Черного Континента вместе с вооруженным отрядом, перевозившим добычу, награбленную на корабле португальских работорговцев. Вы уже сами знаете, эта добыча предназначалась могущественному царьку речных племен.

Но до его деревни нам так и не суждено было добраться. По пути нас настиг разбойничий отряд негарийцев, которые предали лютой смерти моих спутников. Девушке, вспомнившей кровавые события, чуть снова не сделалось дурно. — Потом меня привезли сюда, в Город Мертвых. С тех пор я и живу здесь в рабстве, прислуживая царице Накари. Как только я смогла пережить все эти ужасы, эту бесконечную вереницу побоищ, убийств и пыток, совершавшихся на моих глазах? Почему я до сих пор не лишилась рассудка? Не знаю сама! — Девушка замолкла.

— Рука Провидения хранила тебя, дитя мое, — ответил ей пуританин. — Тебе была явлена милость Божья, хранящая слабых женщин и беззащитных детей. Что, как не Провидение, направляло меня к тебе, не давая сбиться с правильного пути! И если на то будет воля Господня — да не оставит Он нас своей милостью! — мы выберемся и отсюда.

— А мои родственники? — словно очнувшись ото сна и прогнав страшные воспоминания, спросила девушка. — Как там моя семья?

— Все в добром здравии и достатке, милая Мерилин. Лишь скорбь по тебе отравила им минувшие годы, да старый сэр Гильдред страдает подагрой и оттого временами так богохульствует, что я порой опасаюсь за его бессмертную душу. Но я уверен, маленькая моя, что твоей улыбки будет более чем достаточно, чтобы его исцелить.

— И все-таки, капитан Кейн, — вздохнула девушка. — Почему, почему вы пришли в это страшное место один?

— Твои братья, все как один, не раздумывая отправились бы вместе со мной, девочка. Дело в том, что у меня не было ни малейших доказательств, кроме моих предчувствий, что ты жива, а я не хотел, чтобы еще хоть один из рода Тэферелов умер на чужбине, вдали от благой британской земли. Я избавил мир от злокозненного Тэферела, и будет справедливо, что я же и доставлю на его место другого — добродетельного и славного. И разыщу его, вернее ее, в одиночку.

Мотивируя подобным образом свои действия, Кейн искренне верил сам в то, что сейчас говорил. Он никогда не копался в себе, выясняя причины своих поступков и решений, но, раз поставив перед собой цель, более не испытывал колебаний, и не существовало такой силы, что могла заставить пуританина отказаться от своих намерений. Именно поэтому, привыкнув действовать по первому побуждению, англичанин истово верил, что его поступками движет трезвый и холодный расчет.

Соломон Кейн был настоящим сыном своего времени, хотя этого никто не мог бы оспорить, крайне неординарным. Этот человек удивительным образом сочетал в себе качества рыцаря и пуританина, причем в загадочных глубинах его души скрывался античный философ, исполненный языческих суеверий, — надо сказать, последнее утверждение повергло бы Кейна в неописуемый ужас. И тем не менее он являлся отголоском той эпохи, когда мужчинами управляли лишь честь и верность. Странствующий рыцарь, облаченный в черные одежды фанатика пуританина, — вот кем являлся Соломон Кейн.

Таких людей гонит вперед единственно жажда справедливости, стремление своими руками избавить мир от всего зла, защитить слабых, воздать по заслугам гонителям правды и справедливости. И, выполняя возложенную на себя миссию по очищению мира от негодяев, пуританин не ведал сомнений и пощады, рука была тверда, а глаз — верен. Ни одного мгновения не знал он покоя, подобно ветру, существующему лишь в движении. Лишь в одном англичанину было присуще постоянство — в верности своим идеалам. Соломона Кейна по праву можно было назвать Бичом Божьим.

— Мерилин, — насколько мог нежно проговорил этот закаленный сражениями и невзгодами мужчина и взял ее за руки. Крохотные ладошки девушки удивительно трогательно смотрелись в его руках, покрытых мозолями от грубой рукояти рапиры. — Как же изменили тебя пролетевшие годы! Я помню тебя еще пухленькой румяной малышкой, которую качал на коленях. А теперь я вижу перед собой прекрасную нимфу, прямо как те, про которых пишут языческие книжки! Вот только выглядишь ты совсем худенькой и бледной… Я вижу в твоих глазах тень страха, дитя мое. Скажи, они дурно обращаются с тобой?

Девушка сжалась в комок, краска оставила ее и без того бледные щечки, она побелела как полотно. Кейн, удивленный и встревоженный, склонился над ней.

— Ах, лучше не спрашивайте, — едва слышно выдохнула она. — Я просто не могу вам ответить. Есть вещи настолько страшные, что нет слов, чтобы их описать. Да сгинут они во мраке забвения. Есть зрелища, от которых слепнут глаза видевших и сам разум навсегда получает отметину, выжженную в сознании, словно клеймо. Стены этого древнего города, проклятого человеческим родом, были свидетелями такого, о чем лучше вовсе не упоминать вслух…

Ресницы Мерилин опустились под грузом страшных воспоминаний. Не упускающий ни одной мелочи взгляд Кейна отметил голубые линии вен, отчетливо просматривающихся под неестественно прозрачной кожей.

— Воистину здесь кроется какая-то бесовская тайна, — пробормотал он хмуро. — Я чувствую присутствие дьявола…

— Вы правы, капитан Кейн, — шепотом отозвалась девушка. — От этой тайны веяло древностью уже тоща, когда сооружались пирамиды Египта… Неназываемое зло повелевало миром из своих черных городов Ужаса задолго до расцвета Вавилона, когда наш мир был молод и страшен…

Кейн нахмурился. От этих странных и, признаться, не совсем понятных слов девушки он ощутил глубоко внутри себя странное беспокойство, пробуждение какого-то неосознанного страха. Родовая память Соломона Кейна, однажды разбуженная тамтамами, говорившими с ним голосом Черного бога, отозвалась целой серией ужасающих, кошмарных, мимолетных видений. Сколько тысяч лет дремали эти смутные, ускользающие образы в памяти его предков, пока не дождались этого момента?