Владимир Рыбин - Сокол, № 1, 1991 Страница 11

— А если я в милицию позвоню?

— Там тоже ничего не знают.

— А откуда это тебе известно? Кто ты сам-то?

Не хотелось ему так разговаривать с человеком, похожим на Петра. Пришел бы по-хорошему, так, мол, и так. Чайку бы попили, поговорили бы, повспоминали настоящего Петра, пусть земля ему будет пухом. А то юлит, мелет невесть что…

— Я могу объяснить. Только это покажется вам еще невероятнее.

— А в психичке-то все равно, что русский поп, что римский папа…

— Я пришел из будущего. Храм Христа Спасителя давно восстановлен. Все подлинное, что удалось найти, в нем. И золото под алтарь положено, в точности, как было, двадцать пудов наново отчеканенных монет. Но где-то существуют и подлинные. Их никто никогда не видел за все прошедшее после вас время. Значит, они еще не найдены, целы. Вы представляете, какая это историческая ценность?..

«Давай, давай! — думал Климов. — Заливай, раз дурака нашел… Из будущего он! А нонче в моде инопланетяне, газеты надо читать!»

— Я понимаю, в это трудно поверить. Но это так. Вот, смотрите.

Он обернулся к голой стене, и Климов обернулся и не увидел стены. Вместо нее была синяя даль и Храм посередине, тот самый Храм Христа Спасителя, не обшарпанный да ободранный, каким видел его Климов полвека назад, а новенький, ухоженный. Только дома вдали были совсем другие, ни на что не похожие дома. Но дома эти были далеко, ничуть не мешали глядеть на Храм. И люди, крохотные людишки, как муравьи, сновали внизу, придерживая шапки, задирали головы на золотые купола.

— Неужто молятся? — изумился Климов. — В вашем-то светлом будущем?

— Это туристы. Центр Москвы весь восстановлен, как был. Все храмы и монастыри, все здания красивой архитектуры. Так в наше время. Новая Москва растет вокруг и поодаль, не поглощая оазис старинной красоты. Теперь вы понимаете?

— Чего? — спросил Климов, чувствуя, что у него уж шарики за ролики заходят, а весь он будто выворачивается наизнанку. И хотелось верить в то, что говорил этот тип, и поди-ка поверь?!

— Мы вас просим спуститься в подземелье. Мы знаем: вы видели золото, видели, да забыли. Амнезия, частичная потеря памяти в результате ранения. Но если спуститесь в подземелье, то все вспомните, мы вам поможем вспомнить.

— Как это я спущусь? Эскалатора туда нет, чай.

— Вход есть. В ваше время еще сохранилась одна дверь в подземелье, и все там цело.

— Ты чего, был там? Чего ж не брал, коли цело?

— Я не могу ничего взять, я лишь изображение, так сказать, тень. Как в кино на экране.

— А я, значит, должен найти золото, взять его и отдать вам?

— Вы ничего не возьмете.

— Как это?!

Странно было слышать такое. Чтобы найти золото да не взять его? Нашел дурака. Да ведь четверть стоимости по закону-то полагается.

— Если бы вы взяли, мы бы знали об этом. Все, что было в ваше время, нам известно, абсолютно все. А про золото Храма нет никаких сведений.

— Значит, нету его.

— Есть!

Опять двадцать пять! Климову захотелось ругнуться и послать этого вымогателя подальше. Но он сдержался. Даже если врет, зачем-то водит за нос, все равно интересно. А интересного в жизни под старость стало так мало — все наскучило. К тому же что-то заставляло верить этим бредням. Не кино убеждало, этим нынче кого удивишь? Было что-то посерьезнее, какая-то печаль по безвозвратно ушедшему, которую не хотелось отбрасывать. Да и что он теряет? Самому опять в свое тошное одиночество? А тут — дело, да еще исторически важное. Даже если поиграть в такое дело — на всю оставшуюся жизнь память.

— Ладно, — сказал он. — Чего надо-то? Как я дверь-то найду?

— Скоро юбилей. Будет ровно полвека, как взорвали Храм. Полвека! Замечаете? Полвека его строили, полвека он стоял, полвека его не было, после чего начнется возрождение. В день, когда его взорвали, многие увидят изображение Храма там, где он был. И вы там будете, у выхода из метро Кропоткинская, и увидите человека, и пойдете за ним.

— Знакомый, что ли? Или он скажет?

— Не скажет, но вы узнаете. В тот день вы все будете знать. Только глаз не закрывайте.

— А чего глаза-то? — насторожился Климов.

— Я имею в виду ваш правый глаз, искусственный.

— Так он же не видит.

— Будет видеть.

— Да?! Вот здорово!..

— Только в этот день будет видеть.

— И на том спасибо.

— С помощью этого вашего глаза мы будем видеть все, что вы делаете.

— Боитесь, что сбегу? Или еще чего?

— Таким образом мы сможем помочь вам, подсказать, когда понадобится.

Незнакомец с лицом Петра помолчал и вдруг начал таять, и сквозь него проступил косяк двери.

— Э-э, погоди! — закричал Климов. — А чего ты мне мерещился-то? Еще во-он когда виделся.

— Мы вас искали, — донесся затухающий голос. — Трудно точно сориентироваться во времени…

Как тогда, после исчезновения пришельца, Климов осторожно потрогал свой выпуклый стеклянный глаз, обвел взглядом весь подвал — трубы, стояки, железный верстак с чайником. Нет, ничего глаз не видел. Но что-то было в нем, чувствовалось. Или это от постоянных мыслей о глазе? Известное дело, думы-то что хошь утяжелят. Походил по подвалу, заглянул в темень под трубой, где была насквозь проржавевшая железная дверь. Он не видел ее, но будто и видел всю, до последнего ржавого гвоздя. Мусор валялся возле двери, ящики какие-то, чемодан с заветным слесарным дефицитом, две пустые бутылки.

«Эге, — подумал Климов, — да это я? никакого фонаря не надо!» И впервые всерьез подумал о золоте. Вдруг и вправду оно там? Вдруг найдется? Что тогда делать-то?..

Загремел замок у входа, и в подвал скатился Ефим, раскрасневшийся, оживленный то ли от мороза, то ли перехватил где для затравки. А может, и от нетерпения дорваться до золотишка. Видел Климов, не раз видел, как менялись люди, разевавшие рот на большие деньги.

— Ну что, дед, надыбал золотишко?

— Что значит «надыбал»? Заперто же.

— Так ты сквозь стены видишь.

Климов промолчал. Не видел он сквозь стены и побаивался, что за той ржавой дверью, может, все обвалилось и нет никакого хода. Что-то он заранее знал, а о чем-то понятия не имел, такую уж ему способность дали, выборочную. Но говорить об этом пе стал. Пускай себе верит, так-то надежнее.

— А я вот мешок припас.

— Мешок?! — Неприятно резануло какое-то воспоминание. Мелькнуло смутное перед глазами: желтый свет фонаря, осыпающийся потолок, косая качающаяся подпора…

— Куда золото складывать? Не в карманы же. Рюкзак вот. — Ефим бросил на верстак здоровенный рюкзачище. — Сразу его брать или как?