Андрей Каминский - Проект "Плеяда" Страница 11

Наташа замолкла, ее плечи тряслись. Илта молча села рядом и обняла тихо плачущую девушку, раздавленную осознанием всего ей содеянного. Прежний мир ее окончательно рухнул и единственный человек, на которого она могла положиться была загадочная азиатка с глазами цвета неба. Трясясь и всхлипывая, Наташа прижималась к груди Илты, а та гладила ее по густым светлым волосам, шепча слова утешения.

Острые скалы вздымаются к ночному небу, словно стремясь достать до звезд. Где-то негромко журчит ручей. Внизу, у подножия скал простирается бескрайний таежный океан, впереди стелется узкая тропинка, уводящая в гору.

Босоногая девчонка с черными волосами и синими глазами осторожно ступает по холодному граниту. Надо идти вперед, надо — по тропе, освещенной путеводной звездой, вернее звездами. Вот они — мерцают шестью холодными огоньками в небе, выделяясь среди остальных. Что-то она должна вспомнить про них, что-то очень важное, что крутится в голове, но в последний момент выскальзывает, словно скользкий таймень из рук неумелого рыбака ныряет обратно в омут.

Неважно. Она вспомнит. Потом.

Журчание неведомого ручья становится громче. Тропинка делает крутой поворот, и девчонка оказывается в большом ущелье, по краям которого стекают тонкие струйки, где-то внизу сливающиеся в подземный поток. Что-то привлекает Илту в этих потоках — слишком густые для воды, слишком темные. Машинально она подставляет руку под ручеек и ее ладонь заполняется алой жидкостью.

Кровь.

В ночную тишину, до сих пор нарушаемую лишь журчанием ручья, вдруг врывает новый звук. И тут же за ним — чуть слышный ехидный смешок. Сама не отдавая себе отчет в своих действиях, Илта начинает подниматься. Ее лохмотья намокают от крови и грязи, но она упорно карабкается вверх, цепляясь за ветви папоротников и скользкие камни.

Сверху снова раздается стон, потом еще и еще — со всех сторон в ее уши вползает вкрадчивый шепот, стоны, всхлипы. Илта ощущала легкие, почти невесомые касания по лицу и телу, словно ее окружали незримые призраки.

А в лицо нестерпимо ярко бьет свет шести звезд, напоминающих сейчас скорей небольшие луны. И, заглушая стоны и всхлипы, все громче слышится ехидный смех.

Вот Илта поднялась. Перед ней небольшая площадка, со всех сторону окруженная каменными стенами, покрытыми широкими трещинами. Из них растут ветви кустарников, на которых колышется что-то большое и белое, вроде множество простыней.

А в меж огромных камней ворочается безобразное существо, покрытое черной шерстью. Что-то белое мелькает меж расставленных кривых ног — или все же лап — и все тот же стон доносится оттуда и одновременно со всех сторон.

Илта невольно делает шаг вперед и чудовище поворачивается — медленно, как и положено в кошмарном сне. Это все та же черная обезьяна, скалящая огромные клыки. В неуклюжих лапах колышется что-то напоминающее сверток бело-красной ткани — только что необычайно плотной. Тягучие капли падают на камень.

Оторопелая Илта вдруг понимает, что в руках у твари. Это человеческая кожа и содрана она с женщины — девушка видит длинные черные волосы, волокущиеся по камню. Чудище держит человеческую кожу за «ноги», а за его спиной возвышается куча освежеванных тел, все еще слабо шевелящихся меж камней. И от этой груды изувеченной плоти стекают ручейки крови, чтобы слиться внизу в один поток.

Толстые губы раздвигаются, обнажая крепкие зубы и вновь разносится идиотское хихиканье. И словно вторя ему, вновь разносится приглушенный стон. Илта затравленно осматривается по сторонам — теперь она видит, что за «простыни» развешаны на кустах. Все те же, содранные заживо кожи — женские кожи, вот и не замеченные ею сразу волосы шевелит ветер. И приглушенный жалобный стон идет именно из черных дыр-«ртов». И от развешенной в лапах чудовища кожи слышится такой же стон.

А сверху все сильнее светят шесть неведомых звезд — уже почти так светло как днем.

Чудовище чем-то взволнованно — его лапы сильнее теребят окровавленный сверток, глаза налиты кровью. Вот обезьяна отшвыривает кожу в сторону и, вскинув голову к звездам, издает оглушительный рык. Эхом ему слышится со всех сторон приглушенный стон. Чем сильнее вопит чудовище, мотая безобразной башкой и молотя себя в грудь, тем сильнее от колышущихся на ветру кож разносится беззвучный шепот.

Чудовище уже не смотрит на Илту — оно молотит себя в грудь огромными кулачищами, будто хочет пробить грудную клетку. Из пасти вылетают кровавые брызги, толстые пальцы впиваются в волосатую шкуру, отрывая от нее куски.

Стоны убитых и рык чудовища сливаются в один мерзкий звук и словно в ответ ему то ли с гор, то ли с неба доносятся размеренные удары шаманского бубна. Под его воздействием чудовище успокаивается, в его движениях появляется некий ритм. Вскоре уже обезьяна неуклюже танцует меж скал, продолжая сдирать с себя куски кожи — как человек, скидывал бы одежду.

Красная Обезьяна пляшет в свете звезд.

Последний лоскут кожи отлетает в сторону и чудовище опускается на четвереньки. Налитые кровью глазные яблоки поворачиваются в сторону Илты, слышится идиотское хихиканье — и чудище, загребая лапами идет к девушке. Вслед ему несутся женские стоны.

Надо бежать, но ноги Илты словно приросли к камню. Какая-то неведомая сила тянет ее вперед, принуждая опуститься на четвереньки. Кожа на лице стягивается и колется жестким волосом, губы сами собой раздвигаются, язык нащупывает неожиданно прорезавшиеся острые клыки. Илта падает навстречу жуткой твари, опускаясь на мягкие лапы, поросшие черной шерстью.

И просыпается, с трудом сдержав крик. Сердце бешено колотится, кажется, еще немного и оно разорвет грудную клетку.

— Что такое, — сонно пробормотала Наташа, проснувшаяся от резкого движения куноити, — что случилось, Илта?

— Тшшш, — Илта нежно поцеловала девушку в губы, — все нормально. Спи, давай.

Успокоенная Наташа заснула. А Илта до утра так и не сомкнула глаз.

Вот уже три месяца, как столица Монголии была освобождена от советских войск, однако в окрестностях города по-прежнему было неспокойно. Хотя после взятия Урги советско-японский фронт откатился к Монгольскому Алтаю, вряд ли кто мог четко определить линию противостояния. Тем более, что с обеих сторон действовали не только регулярные армии, но и гвардии монгольских нойонов, возвращавшихся в прежние владения, казачьи отряды, китайские, советские и монгольские «красные» партизаны, наконец, просто банды, не причисляющие себя ни к одной из воюющих сторон. То казаки с «белыми» монголами прорывались чуть ли не к границе с советским Казахстаном, то красные партизаны доходили до пределов Маньчжоу-Го. Все они убивали, грабили, проводили диверсии по заданию советского или японского правительств и вообще всячески старались, чтобы монголы не решили, что война в здешних краях закончилась.