Николай Басов - Подлодка «Комсомолец» Страница 11

– Думаю, «голоса» – не то, что мы ищем, – согласился Кашин. – Что еще приходит вам в голову?

– Иногда жена Юдина обзванивала своих подруг, выискивая мужа… Ну, когда он бывал на берегу. Но это же – мелочь.

– Это… – Веригина даже голову опустила, чтобы не выдать своего интереса, – может быть то, что нас заинтересует. Как с ней поговорить?

– Что?.. Да, это возможно. Пойду распоряжусь насчет машины.

Они подъехали к обычному трехэтажному, похожему на хрущевку дому через пять минут езды. Городок был так невелик, что Кашин уже представлял его в общих чертах, хотя тут были институты, заводы, множество административных зданий, казармы, а также вот такие офицерские многоквартирные жилища.

Они поднялись на второй этаж и подошли к обитой дермантином двери. Рындин набрал в легкие побольше воздуха и надавил на кнопку звонка. Через пол-минуты дверь раскрылась. Перед ними оказалась немолодая женщина, с круглым, слегка одутловатым лицом. Она без интереса посмотрела на пришедших.

– Это вы… Мне звонили, проходите. Я одна, дети… я услала их к соседке.

– Вас зовут Вера Степановна, – полуутвердительно проговорила Веригина еще в прихожей, топая за хозяйкой. Она узнала это из личного дела, которое еще разок просмотрела, пока Рындин ходил за машиной.

– Да, – согласилась женщина, и уселась на диван, стоящий перед низким журнальным столиком. На столике не было ничего, кроме трех полупустых пачек сигарет и полной окурков стеклянной пепельницы. – Это я. А вы хотите спросить меня о… Юдине?

Кашину не нравились женщины, которые называют своих мужей по фамилии, но выводы он решил пока не делать.

– Расскажите о себе для начала, пожалуйста, – попросила Веригина.

– Что рассказывать?.. – У Кашина сложилось впечатление, что эта женщина или пребывала в состоянии тяжелого бодуна, хотя алкоголем от нее не пахло, либо была в защитном и спасительном для нее положении, как это иногда определяли психологи, вялотекущего шока. – Я родилась на юге, у моря. Жена моряка – вот профессия, которую избирали все женщины, которых я видел с детства. И я знала, что выйду за моряка, только… Не знала, что он погибнет так быстро.

– Где вы познакомились? – спросила Веригина, даже не оборачиваясь на пришедших с ней Кашина и Рындина, она взяла разговор на себя.

– На пляже. Я увидел юношу, у него была свежая наколка. Я сказала, если у него такая нежная кожа, то ему не нужно делать наколку. А он ответил, что у них все сделали такую же, и он не мог отказаться. Так я узнала, что он учится в морском училище. Целый год мы переписывались, а потом он приехал и увез меня с собой. – Вера Степановна подняла голову. – И я ни разу не пожалела об этом.

– Так ли? – спросил Кашин. – Ходят слухи, что вы иногда по телефону разыскивали его.

– А, это… Он, – Вера Степановна с вызовом, хотя и не очень сфокусированно, посмотрела на Кашина, – был человек сильной воли. В начале нашей семейной жизни, я узнала, что он… Игрок. Не запойный, не такой, что проигрывает деньги, отложенные на отпуск, но все-таки пару раз ему случалось проигрываться довольно сильно.

Веригина бысро посмотрела на Кашина. Тот едва заметно кивнул. Да, игра могла быть прикрытием, или первопричиной, позволяющей вовлечь человека для исполнения каких угодно заданий.

– А сейчас… – Кашин тут же поправился: – Как в последнее время у капитана 3-го ранга Юдина было… с игрой?

– Никак, – ответила Вера Степановна. – Говорю это не потому, что я – жена героя, – она зло и горько усмехнулась. – А потому, что он действительно завязал. Ни долгов, ни серьезных проигрышей после него не осталось.

– Но ты же его искала? – грубовато спросил Рындин. – Иногда.

– Он, если хотите знать, как и все, заходил к своим приятелям. Играл в преферанс по-маленькой. Ну, почти по-маленькой. – Вера Степановка подняла голову. – Я проверяла его, прямо как Первый отдел. – Она снова горько усмехнулась. – Побаивалась, вдруг он не хочет мне говорить всей правды, или ходит не играть с мужиками под пиво, а к какой-нибудь проститутке… Нет, он не врал. Играл на копейки, трепался о службе с теми, кому мог бы многое рассказать, не опасаясь, что за это донос состряпают… Это как мужской клуб. Лучший отдых для тех… кто еще жив. Так что все у нас было хорошо. – Ее лицо окаменело. – И так уже не будет никогда.

– Они правда играли по-маленькой? – спросил Рындин, снова довольно грубо.

– Иногда по двадцать копеек за вист, но чаще меньше. Да я сама за него расплачивалась не раз. Так было спокойнее, а то бы он удумал, что я против… – Она вдруг начала плакать. Беззвучно, отвернувшись от всех к окну.

Кашин поднялся. Посмотрел на Веригину. Та, чуть задержав на спине Веры Степановны взгляд, кивнула и тоже поднялась. Потом спросила чуть суше, чем, наверное, хотела:

– С вами посидеть, пока вам не станет легче?

– Нет, – Юдина поднялась, вытерла невесть как появившимся в ее кулачке платком мокрые глаза, – спасибо. А легче еще нескоро станет. – Она даже попробовала улыбнуться. – Вам бы долго пришлось сидеть.

Они вышли из квартиры Юдиных слегка подавленные. Рындин воинственно повернулся к Кашину.

– Что скажете? Разве это преступление, перекинуться в свободное время с ребятами в преф под пиво?

– Разумеется, нет. Если это самый большой грех капитана 3-го ранга Юдина, тогда он – молодец.

– Конечно, – стал успокаиваться Рындин. – Играл по молодости чрезмерно, но взял себя в руки… Это хорошо, это правильно.

– Вы все-таки проверьте под свою ответственность, с кем он играл, и действительно ли у него не было долгов.

– Могу проверить, – согласился Рындин, – это не сложно.

– А мы? – спросила Веригина у Кашина.

– А мы, Ирочка, попробуем искать дальше, – вздохнул Кашин.

# 6. Североморск. 6 июня.

Кашин, Веригина, Шляхтич и Стекольников ехали в общежитие флотских мичманов на машине, которую им устроил Рындин. Поселок мичманов находился на одной из дорог, отходящих от Североморска к морю, как тут говорили, то есть, к выходу из залива, на север. Этот неназываемый, и может быть, действительно безымянный поселок, всем морякам с главной базы Северного флота служил признаком скорого отдыха после тяжелой многомесячной работы в походах. Для возвращающихся кораблей этот мрачный, скалистый, изрезанный складками берег свидетельствовал о доме и спокойствии. Тем, кто уходил в море, он отдавал последнее прощание своими автоматическими маяками.

Песня, которая лилась из динамика, установленного на приборной доске, была в меру мужественная, не очень мелодичная, но почтенная по возрасту – Кашину казалось, он ее слышал мальчишкой, только не мог вспомнить, где и когда именно. В песне пелось про полуостров Рыбачий, родимую землю, подлодки и, конечно, про любовь.