Ирина Андронати - Темный мир Страница 12

Но потом мы и это заключим в кокон. Как я заключил ту школу. Заключил и выбросил ключ…

Потом обязательно расскажу. Уж этого-то я не забуду никогда.

В общем, они там втроем друг дружку пугали и повизгивали от удовольствия, а я как-то очень сильно отстранился и их почти не слышал, а если слышал, то не понимал, потому что они говорили не на моем языке.

Но и другого ничего я не слышал…

— Тихо, — без всякого выражения сказал вдруг дед, но наши мгновенно замолчали. А я вернулся.

И услышал ритмичный плеск. На счет «четыре». А потом к плеску добавился еще какой-то звук: «Ххха-а! ххха-а!»

В общем, это был почти синхронный плеск нескольких весел и то ли дыхание гребцов, то ли команда кормчего…

— Что это? — прошептал Хайям — и сам себе захлопнул рот ладонью.

А кто-то из девчонок — кажется, Вика — вдруг запричитал почти беззвучно, и еще беззвучнее Петрович цыкнул на нее.

Мы затаились, как подводники, легшие на дно.

Звуки гребков надвигались, теперь было слышно еще и непонятное, ничему не в такт бренчание — будто кто-то совсем неумело пытался играть на хомусе. И наконец все так приблизилось, что слышны стали характерные шлепки воды под днищем…

Почти бесформенным сгустком тумана странная ладья прошла мимо нас на расстоянии вытянутой руки. Я рассмотрел только красные лопасти трех весел, с которых стекала вода, — они погрузились и взметнулись так близко, что нас по-настоящему окатило. Остальное угадывалось: покатый борт, приподнятая корма, толстая мачта без парусов…

— Вадар лукт? — донесся гнусавый голос. — Вемс фельардет?

(Фраза эта застряла в голове намертво, клещами не выдрать. Что означает, не знаю.)

Нашу лодку качнуло — раз и еще раз.

Через какое-то время я вспомнил, что нужно дышать.

Потом туман поднялся, и между ним и водой образовался просвет — поначалу метра в два. В который дед и ринул нашу лодку со всей мощью неполных четырех лошадиных сил.

БЫЛО зябко. Гораздо холоднее, чем ранним утром.

Потом туман поднялся еще немного — и пошел дождь.

— Петрович, а кто это был? — спросил Хайям.

— Не знаю, — сказал дед. — И знать не хочу. Не наши какие-то.

— Откуда тут не нашим взяться?

— От сырости.

— Я серьезно.

Дед промолчал. И потом, сколько мы ни приставали, только отмахивался.

— Ну что, как скатались? — Сергей Рудольфович встречал нас на берегу. — Познавательно?

— Уф-ф, — сказал я. — Более чем.

— И у нас тут интересные дела…

Как только мы уплыли, приехали трое милиционеров на уазике. Сказали, что неделю назад из части сбежал солдат с автоматом и что его вроде бы видели в наших местах. В общем, чтобы мы были осторожны и бла-бла-бла. Но вели менты себя как-то странно, и иногда казалось, что они сами не понимают, где находятся и что делают. Циничный Джор тут же высказал предположение, что на самом деле они потребили весь годовой запас грибочков и пожаловали за новыми. Они пробыли на хуторе почти шесть часов, смущая девочек и зля преподов; пофигистичный же Джор пытался раскрутить их на сказки и легенды грибных ментов, потому что не может же так быть, что у них нет никакого фольклора?.. В конце концов менты вдруг смутились, резко засобирались и уехали.

А где-то ближе к ночи пришли волки. Их увидел Артур, возвращаясь с рыбалки (полведра красноперки за два часа). Сначала он принял их за собак, но поведение этих собак было совсем не собачье. Они гуськом бежали по редколесью, а потом сели на той полянке, где мы высаживались из автобуса, и завыли на семь голосов. Тут всполошились старушки — они-то волков от собак могли отличить не глядя. Тут же всех (включая дворовых собак) затащили в избы, закрыли ставни, заперли двери… Оказывается, когда-то давно, сразу после войны, волки вот так же пришли летом, дождались темноты, потом выбили в избе окна, запрыгнули внутрь и загрызли председателя колхоза и гостившего у него брата, лютеранского священника.

Единственное же на хуторе исправное ружье хранилось у деда Терхо…

В общем, ночь прошла судорожно. Наутро, конечно, никаких волков поблизости не обнаружилось, собаки ликующе брехали на всю округу, что это-де они прогнали стаю… да и люди были как-то ненормально веселы.

Сильно пахло жареной рыбкой, но ее уже всю съели.

10

День до вечера, казалось бы, должен был запомниться — хотя бы как последний относительно нормальный день. Но вот не запомнился, и все тут. Помню только, как с помощью простого карандаша переводил на бумагу мелкий резной узор с какой-то доски — настолько мелкий, что его никак не удавалось сфотографировать. И что на ужин была удивительно, феноменально липкая гречка, я даже не представляю, что нужно сделать, чтобы гречка стала такой липкой — как пластилин. А молока опять не было.

Пара записей за этот день есть, но одна из них — подробно о погоде (зачем? — не знаю), а вторая — планы на завтра.

Ага. Хочешь насмешить Всевышнего — поделись с ним своими планами.

Итак, возвращаемся к началу нашего рассказа. «У одного мальчика было две девочки, и он обеих взял с собой на практику». Пока Вика плавала с нами брать интервью у настоящей саамской ведьмы, Артур решил снова приударить за Маринкой. И приударил. Нарушая всяческую этику, которую сам же в нас и вбивал.

Поясню: в отряде мы все — ученые. Даже так: УЧЕНЫЕ. Все буквы заглавные. Мы должны правильно выглядеть и правильно себя вести. Не вызывающе, не надменно, а очень уверенно. Чтобы интервьюируемый знал: ему оказана честь, что ты позволяешь ему, допустим, спеть для тебя. Не ты его умолил отчебучить хоть что-нибудь, лишь бы зачли практику и ты не остался без оценки, а он по собственному искреннему желанию шевелит извилинами, вспоминает стбягцие вещи, которые нестыдно представить ученому человеку, чтобы вошли они в книги, разнеслись по свету, обогатили мировую культуру, чтоб не стыдно было за себя как не помнящего культуру родную… Ну и вести себя мы должны соответственно: не пить, не сквернословить, разговаривать литературным языком, не куролесить, не флиртовать ни с местными, ни со своими. Это очень строгие и очень верные, на мой взгляд, правила. Нужно поддерживать хотя бы легенду, хотя бы видимость…

То есть Артур был не прав по-любому.

Мы играли с Хайямом в шахматы, и он наконец умудрился свести к ничьей три партии подряд. Дед, узнав про вчерашнее, почистил и смазал ружье-пятизарядку и теперь набивал картечные патроны. Джор что-то записывал в гроссбух, поглядывая на потолок. И тут снаружи Ниагарой накатил звук дамского скандала…

В общем, Вика застукала Артура с Маринкой на бережку, под навесом. Маринка, конечно, дура… нуда ладно. Все мы были слегка не в себе, хотя и не понимали толком.

И даже Артур, вылезший из-под навеса с расстегнутыми штанами, не просто делал вид, что все в порядке, а был в этом свято уверен. Типа а чего такого? Дело житейское, завел себе мальчик двух девочек…

Короче говоря, я дал ему в рыльце. Схлопотал в ответ — и тогда уж стал драться по-настоящему. Артур, конечно, на голову выше и в полтора раза тяжелее. И руки длиннее, что в драке очень важно. Но у меня был реальный опыт, а у него — только спортзал…

Однако довершить благое дело мне не дали. Нас разволокли — Джор держал меня, а Хайям — Артура, Рудольфыч же, возмущенный донельзя, рыча, вклинился между нами. Я даже представить не мог, что он умеет разговаривать на таких басах. Ну и словарный запас у него, конечно, богаче моего: фольклорист — это вам не гулькин хрен… Стоит вслушаться в обороты — и все мысли о драке выветриваются, руки шарят по карманам в поисках блокнота, а сам ты готов идти за этими волшебными звуками куда угодно, как те крыски-меломаны.

Правда, я оказался нетранспортабельным. Артур расквасил мне нос — у меня вообще-то нос совсем слабый, кровь может пойти и просто так, без всякого рукоприложения, — и я некоторое время сидел закинув голову и пережимая пальцами ноздри. В ухе, надо сказать, даже не звенело, а гудело. Но поле боя осталось за нами… так думал я, почти довольный собой. Я вдруг понял, что уже давно хотел накидать ему людей с добавкой. И вот мечта сбылась. Так внезапно.

Но скоро выяснилось, что Маринка исчезла.

Сначала думали, что она забилась куда-нибудь в укромное место, поэтому звали, уговаривали, бегали по берегу и редколесью, светили фонарями. Без толку. А потом меня торкнуло…

Такое у меня бывает. Редко, не по собственному желанию — и когда никто не подглядывает. Но вот в лесу, скажем, особенно на третий-четвертый-пятый день, когда город из организма выветрится, я могу идти с закрытыми глазами, не натыкаясь на деревья, и находить человека за километр или даже больше. Не знаю как. Ноги сами приводят. Так и тут. Я вдруг понял, почувствовал — в какую сторону она побежала. И понял, что она все еще бежит.

Метнулся в избу, надел куртку — и двинул следом.