Роберт Блох - Психопат Страница 12

Конечно, все это просто рассуждения, но получается вполне логично. Что ж, придется рискнуть и предположить, что он сейчас прав.

Да, она расписалась в книге регистрации, но это ничего не значит. Если кто-нибудь начнет расспрашивать, он скажет, что девушка провела в мотеле ночь и уехала.

Надо избавиться от тела и машины, а после постараться убрать следы – вот и все, что от него требуется.

Ну, вторая часть работы будет нетрудной; он уже знал, как это сделать. Приятного мало, конечно, но и особых трудностей не предвидится.

И он избавится от необходимости сообщать в полицию. А Мама будет избавлена от страшной расплаты.

О нет, он не собирается отступать от своего решения; теперь от этого не уйти, и он обязательно разберется с Мамой, но только после.

Серьезная проблема, как уничтожить улики. «Корпус деликти».

Мамино платье и шарф придется сжечь, одежду, которая сейчас на нем, – тоже. Нет, лучше сделать это после того, как он избавится от тела.

Норман скатал и отнес вниз окровавленную ткань. Сдернул с вешалки в коридоре старую куртку и комбинезон, скинул свою одежду на кухне и натянул их. Сейчас нет смысла умываться – все это подождет, пока Норман не закончит грязную работу.

Но Мама-то не забыла умыться, когда вернулась. Здесь, в кухонном умывальнике, были ясно видны розовые пятна, и еще следы румян и пудры.

Когда он вернется, надо не забыть все тщательно вычистить, отметил он про себя. Потом Норман сел и переложил в карманы комбинезона все, что было внутри превратившейся в тряпки одежды. Жаль выбрасывать хорошие вещи, вроде этих, но ничего не поделаешь. Если хочешь что-то сделать для спасения Мамы…

Норман спустился в подвал и открыл дверь старой кладовой, где хранились фрукты. Он нашел, что искал, – негодная корзина для белья с закрывающейся на пружину крышкой. Она достаточно большая и прекрасно подойдет.

«ПРЕКРАСНО ПОДОЙДЕТ», – Господи, как можно думать такое о вещах, которые ты собираешься делать?

Он передернулся, представив себе, что ему предстоит, потом с шумом втянул в себя воздух. Сейчас нет времени на самоанализ или самобичевание. Надо думать только о деле, собраться. Надо быть очень собранным, очень внимательным и хладнокровным.

Совершенно хладнокровно Норман запихал перепачканную одежду в корзину. Хладнокровно взял со стола рядом со ступеньками, ведущими в подвал, кусок клеенки. Хладнокровно и спокойно вернулся наверх, включил в кухне свет, выключил свет в коридоре и шагнул в темноту, неся с собой корзину, прикрытую клеенкой.

Здесь, в темноте, труднее оставаться хладнокровным. Труднее заставлять себя не думать о сотне вещей, из-за которых может все рухнуть.

Мама ушла из дома – куда? Может быть, она бредет по шоссе, чтобы ее увез с собой любой, кто проедет мимо? Может быть, она все еще в шоке от происшедшего и истерика заставит ее выболтать правду первому встречному? Она вправду убежала или просто пошла куда глаза глядят, словно во сне, не соображая, что делает? Может быть, она пошла к лесу позади их дома, по узкой десятиакровой полоске принадлежащей им земли, протянувшейся до болот? Может быть, ему лучше сначала поискать ее?

Норман вздохнул и покачал головой. Он не может рисковать. Особенно сейчас, когда в мотеле, в ванной, скорчившись, лежит истерзанный кусок мяса. Оставлять все так гораздо опаснее.

У него хватило сообразительности, чтобы выключить свет и в конторе, и в ее номере, прежде чем уйти. Но все равно, кто может знать, не придет ли в голову какому-нибудь полуночнику заявиться сюда и совать всюду нос в поисках хозяина? Сейчас такое случалось редко, все-таки время от времени сигнал отмечал появление очередного постояльца; иногда это случалось в час, в два часа ночи. И по крайней мере один раз каждую ночь мимо проезжала полицейская патрульная машина. Они почти никогда здесь не останавливались, но все может случиться.

Он, спотыкаясь, брел сквозь непроглядную мглу безлунной ночи. Дорожка была посыпана гравием, – и ее не размыло, но земля за домом наверняка стала мягкой от дождя. Останутся следы. Вот еще одна проблема. Он оставит следы, которых даже не сможет заметить! Если бы только сейчас стало светло! И как-то сразу эта мысль заслонила все другие – скорее уйти от темноты…

Норман почувствовал огромное облегчение, когда в конце концов добрался до цели, открыл дверь в комнату девушки и занес туда корзину, потом опустил ее на пол и включил свет. Мягкое сияние на мгновение заставило его расслабиться, но потом Норман вспомнил, что позволит ему увидеть этот свет, когда он войдет в ванную.

Он стоял в центре спальни, он начал дрожать.

«НЕТ, Я НЕ СМОГУ СДЕЛАТЬ ЭТОГО. Я НЕ СМОГУ СМОТРЕТЬ НА НЕЕ. Я НЕ ЗАЙДУ ТУДА! НЕТ!

НО ТЫ ДОЛЖЕН. ДРУГОГО ВЫХОДА НЕТ. И ПЕРЕСТАНЬ РАЗГОВАРИВАТЬ САМ С СОБОЙ!»

Это было важнее всего. Он должен перестать. Он должен снова стать хладнокровным и спокойным, как раньше. Он должен взглянуть в лицо реальной жизни.

Но что такое реальная жизнь?

Труп девушки. Девушки, которую убила его мать. Страшное зрелище, страшная реальность.

Если он убежит, это не вернет девушке жизнь. И если выдать Маму полиции, она тоже не воскреснет. Лучшее, что можно сделать, единственное, что можно сделать, – избавиться от улик. И не из-за чего чувствовать себя виноватым.

Но он не смог сдержать тошноты, головокружения, спазмов, сжимавших желудок, когда пришлось войти в ванную и сделать то, что надо было сделать. Топор он увидел почти сразу, он лежал под телом. Норман немедленно опустил его в корзину. В карманах комбинезона он нашел пару перчаток; пришлось надеть их, прежде чем Норман смог заставить себя прикоснуться к остальному. Страшнее всего было с головой. Больше ничего отрублено не было – только глубокие порезы, и ему пришлось сначала подогнуть ноги и сложить руки обезглавленного трупа, а потом завернуть в клеенку и запихнуть в корзину поверх скомканной одежды. Когда все было сделано, он плотно захлопнул крышку.

Оставалось еще вычистить ванную и саму душевую, но это он сделает, когда вернется.

Теперь надо втащить корзину в спальню, оставить ее там, найти сумочку девушки и вытащить оттуда ключи от машины. Норман осторожно приоткрыл дверь, всматриваясь в дорогу, ища глазами огни машин. Ничего; никто не проезжал здесь в течение нескольких часов. Можно только надеяться, что никто и дальше не появится.

Он весь покрылся потом еще до того, как с трудом открыл багажник и запихнул туда корзину, вспотел не от усилий – от страха. Но он все сделал как надо, а потом в комнате принялся запихивать разбросанные платья в сумку и большой чемодан, лежащий на кровати. Он собрал туфли, чулки, лифчик, трусики. Хуже всего было, когда пришлось взять в руки лифчик и трусики. Если бы желудок не был пустым, его бы стошнило. Но в желудке было пусто, он словно высох от страха, и страх покрыл каплями пота кожу.