Крис Картер - «Оксидженс». Файл №412 Страница 12

Собрался он и на берег побежал. Видит — достроил демон за ночь мост, да такой красивый! И вот чудо: дождь хлещет, волны вздымаются, а мост стоит себе, как стоял, не шелохнется даже! Испугался плотник не на шутку.

«Погибель моя пришла, — думает, — не отвертеться мне теперь, придется глаз демону отдавать».

А тут как раз и демон из воды выглянул.

— Видишь, какой славный мост я построил! — хвалится. — За такую красоту и глаза не жалко! Давай сюда глаз!

— Подожди еще немного, — взмолился плотник. — Надо, чтоб все по чести было. Вижу я, что не сломали твой мост дождь и ветер, а вот выдержит ли он бурю?

— Конечно, выдержит! — засмеялся демон. — Да ты, я вижу, время тянешь, должок отдавать не хочешь. Нехорошо это!

— Послушай, — сказал плотник. — Ну что ты к моему глазу прицепился? Может, я как-нибудь по-другому с тобой рассчитаюсь?

— По-другому? — удивился демон. — А что с тебя еще-то взять можно? Хотя… Дай я еще подумаю…

Думал он, думал, наконец и говорит:

— Ладно, загадаю я тебе загадку. Отгадаешь — мост тебе подарю, не отгадаешь — глаз отдашь.

— Загадывай свою загадку, — согласился плотник.

— Ишь ты, как осмелел! — захихикал демон. — Думаешь, я тебе легкую загадаю? А ну-ка, узнай к утру, как меня зовут!

— Как тебя зовут?!. — оторопел плотник. — Кто же мне это скажет, кто знает?

— Не узнаешь — глаз отдашь! — крикнул на прощанье демон и в воду ушел.

Побрел плотник домой печальный-препечальный. Лег спать, да не идет к нему сон.

«Как демона звать могут?» — думает он. И вдруг слышит — заплакал в соседней комнате ребенок, подошла к нему жена, успокоила да песенку напевать стала:

— Спи, малыш мой, засыпай! Демону имени не называй! А не то Онироку придет и глазок твой возьмет!

— Что за странная песня! — удивился плотник. — Онироку какой-то придет… «Глазок твой возьмет…» Ой, да. это про моего демона песня! — осенило его.

Вскочил плотник и давай по комнате бегать и кричать:

— Онироку! Онироку! Онироку!

Вернулись к плотнику спокойствие и радость. Посмотрел он в окно: а там луна яркая светит, улыбается. На следующее утро чуть свет побежал плотник к реке. А демон уже на мосту сидит — его поджидает.

— Ну что, плотник, узнал мое имя? — спрашивает. А плотника прямо так и распирает имя демоново сказать. Но решил он сначала демона подурачить. Медлит с ответом.

— Вижу я, не знаешь, ты моего имени, — сказал демон. — Отдавай глаз!

— Нет, нет, подожди! — закричал плотник. — Тебя зовут… Онитаро!

— Ха-ха-ха! — засмеялся демон и даже подпрыгнул от радости. — Не отгадал, не отгадал! Давай сюда глаз!

— Сейчас, сейчас скажу, — снова сделал вид, что задумался, плотник. — Теперь не ошибусь. Тебя зовут… Онихати!

— Неверно, неверно! — завизжал от восторга демон. — Не знаешь, все равно не знаешь! Отдай глаз!

Выскочил он из воды, подбежал к плотнику, вот-вот глаз вырвет.

— Вспомнил! Вспомнил! — заорал что было мочи плотник. — Тебя зовут… Онироку! Тебя зовут Онироку! Наш мост построил Онироку!

Вытаращил демон глаза. Постоял так с минуту, а потом как в воду бросится — и исчез…

— Подожди, Онироку, не уходи! — закричал плотник. — Я хочу, чтобы все знали, что это ты мост через реку построил!

Звал плотник демона, звал, да все без толку. Не появился больше Онироку. Никто его с той поры так и не видел. А мост, демоном построенный, много-много лет людей радовал, и никакие бури и дожди ему не страшны были…

Бабушка Ванесса замолчала и посмотрела на кровать. Внучка, сложив руки лодочкой под голову, спала. Ее глаза с ресницами, похожими на большие крылья печального махаона, были закрыты, словно лепестки чайной розы, почувствовавшей всем своим естеством наступление ночи…

Бабушка улыбнулась, поправила одеяло и встала. Осторожно, не оборачиваясь, она подошла к окну и посмотрела через затуманенное стекло на улицу. Моросил слабый дождь, где-то за углом неуютно хлюпали капли воды, падающие с ржавого водостока в прохудившийся медный таз. Сверкнула молния, осветив на мгновение двор маяка, его покосившиеся от времени постройки: сарай, возведенный еще ее мужем, когда тот был жив и здоров, баню, в которой последние несколько лет нельзя было париться — того и гляди угоришь; конуру хворой состарившейся собаки…

Старушка покачала головой и, вытащив из кармана халата небольшую безделушку, вырезанную из куска яблоневой древесины, внимательно посмотрела на нее. Голова странного существа походила больше на маленький бильярдный шар, нежели на старинный оберег. Два раскосых глаза под широкими дугами бровей, щеки, выпирающие, словно бока беременных кошек, и ехидный оскал рта… Казалось, оберег излучал неведомую человеческому сознанию силу. Бабушка Ванесса поцеловала безделицу и убрала ее обратно в карман, прикрыв его слегка рукой.

— Да-а-а… — еле слышно протянула она и отправилась спать.

Алиса проснулась от петушиного крика. Уже светило солнце, а настенные часы показывали без четверти двенадцать. Девочка спустила ноги с кровати и посмотрела на стол. Под белым вафельным полотенцем в паровой бане стоял завтрак. Алиса опустила ноги на холодный пол и тут же втянула их обратно на кровать.

— У-ф-ф… — фыркнула она, морщась, — ну и холодина же…

Она обвела взглядом комнату. Ничего необычного, все как всегда — обшарпанные стены, пыль, солнечный свет и утреннее марево… И человек, лежащий в неудобной позе прямо под дверью. Кто это? Ах, да, это же ее отец Майкл, смотритель -маяка. Мужчина был до пояса обнажен, он спал на голом полу, заложив обе руки за спину и задрав вверх голову. Он громко храпел и изредка посапывал.

— Папочка… — прошептала девочка, вставая с кровати.

Она прошмыгнула к отцу и потрогала его за голову.

— Папочка… — повторила она.

Отец тут же заворочался, приоткрыл один глаз, но тут же захрапел снова.

— Папа…

— А-а-а, — мужчина приподнялся, поднял тяжелую руку. — Это ты, собачье отродье?.. А ну… пшла вон, в конуру к собаке!

Отец шлепнул девочку по щеке и, перевернувшись на другой бок, снова захрапел. Отлетев к стене, Алиса ударилась об угол и закрыла лицо обеими руками. Было обидно и больно… Больно… Больно… Только эта боль сейчас исходила откуда-то изнутри.

Девочка прошла к столу, приподняла полотенце. Свежее молоко и кривой ломоть хлеба. Больше ничего… Она взяла хлеб и, прижав его к груди, отошла к противоположному краю стола, на котором лежал сложенный вчетверо тетрадный листок. Алиса откусила хлеб, положила его обратно на стол и, взяв бумагу, развернула ее. На клетчатом листке с ровно отчерченными полями было написано аккуратным бабушкиным почерком: