Питер Хэйнинг - Комната с призраком Страница 12

— Проклятые флорентийцы!

— Смерть флорентийским собакам!

Когда же волнение слегка улеглось и шум поутих, было решено обойти каждый флорентийский дом, каждую флорентийскую семью и найти недостающую часть оружия.

Боржиано между тем, всецело во власти чувства, презрел всякую осторожность. Под плащом со следами крови принес он домой подобранный эфес. Вина его была очевидна; обломок клинка подходил к гарде. Впрочем, и меньших доказательств хватило бы разъяренной толпе — закованный в цепи флорентиец предстал перед судом. Тоже пизанцы, судьи не более остальных были настроены против юноши, и дело его оказалось закрытым задолго до того, как поредела толпа возмущенных убийством горожан, что собрались перед зданием. Смерть на колесе — гласил приговор.

Шум, крики, достигли уединенных покоев несчастной сумасшедшей. Быть может, она даже различила имя, которое в ярости повторяла толпа. И мрачное спокойствие, владевшее ее душой, оставило тогда девушку; еще не сознавая причины, в странном возбуждении бежала она по городским улицам; платье ее, небрежно наброшенное, развевал ветер; неубранные волосы падали ей на лица, а глаза… глаза были все так же безжизненны и дики. Ведомая самою судьбой, пробиралась она сквозь толпу — объект сострадания одних, предмет злого веселья других — к месту казни своего возлюбленного.

Казнь началась. Медленная и ужасная смерть ожидала Боржиано, но ни слова мольбы не издали его уста, ни единого стона не подарил он кровожадной толпе; даже палачи плакали, видя такую непомерную стойкость.

Маддалена увидела Боржиано, казалось, она узнала его, распятого на колесе. Толпа расступалась перед ней, нерасторопных отталкивала она сама, пока наконец не встала у деревянных подмостков, на которых в муках умирал Боржиано. Глаза его уже закрыла холодною рукой избавительница смерть; еще поворот колеса — и жизнь покинула его.

Узнала ли своего возлюбленного Маддалена? Узнала ли она того нежного певца, что пел для нее в дни счастья? Узнала ли?..

Мгновение она стояла, не двигаясь, не отрывая глаз от распятого Боржиано; затем, не издав ни звука, упала на землю бездыханной. Сердце ее затрепетало и затихло навеки. Один шаг отделял Маддалену от истерзанных останков ее несчастного возлюбленного.

Влюбленных похоронили у самого подножия падающей башни. Быть может, запоздалое раскаяние смягчило жестокосердных пизанцев, а может быть, и нет. Изголовье последнего их ложа неизвестный друг украсил мраморною плитою. На ней были выбиты всего два слова «Маддалена и Боржиано». Еще в начале прошлого века надпись можно было разобрать, хотя уже тогда земля почти полностью поглотила надгробие. Ныне же дикие цветы, в изобилии произраставшие там, до основания источили плиту и не оставили нам ничего, что бы напоминало о несчастной любви двух флорентийцев.

Анна Летиция Барбальд

СЭР БЕРТРАНД

Перевод А. Бутузова

В надежде до вечерних колоколов миновать мрачное место, сэр Бертранд повернул своего коня и выехал в дикое поле. Он не преодолел и половины пути, когда его внимание привлекли следы; он всматривался в даль, но не видел ничего, кроме окружавшего его коричневого вереска; наконец он понял, что не знает, в каком направлении ему следует ехать. В таком положении его застала ночь.

Это была одна из тех ночей, когда луна едва брезжит на зловеще хмурящемся небе. Изредка она показывалась в просветах небесной дымки, но скрывалась вновь, едва осветив перед сбившимся с дороги сэром Бертрандом бескрайнюю пустошь. Надежда и природная отвага некоторое время побуждали его скакать в неизвестность; наконец сгущающаяся темнота и усталость одолели его; опасаясь ям и трясины, он остановил коня и не трогался с места; он спешился и в отчаянии бросился на траву.

Но отдых его был недолог; глухой удар колокола прозвучал вдали — он поднялся. Повернувшись на звук, он различил неясно мерцающий огонек. Он осторожно двинулся к нему, ведя на поводу своего коня. После утомительного перехода рыцарь остановился; путь ему преграждал ров, опоясывающий то место, откуда исходил непонятный свет. На мгновение вышла луна и осветила древний замок с зубчатыми башнями и высокими воротами. Время не пощадило строений; всюду виднелись следы разрушений. В нескольких местах обвалилась крыша, зубцы на стенах наполовину осыпались, окна провалились. Подъемный мост с полуразвалившимися воротцами на концах вел во внутренний двор замка. Рыцарь ступил на мост; в тот же миг огонек, светившийся в бойнице одной из башен, скользнул прочь и исчез; луна скрылась в облаках, и ночь стала еще темнее, чем прежде.

Все было тихо. Приблизившись к главному зданию, сэр Бертранд привязал коня под навесом и легкими шагами двинулся вдоль фасада. Стояла гробовая тишина. Он заглядывал в окна, но ничего не мог рассмотреть в густом мраке. После непродолжительных раздумий он поднялся на крыльцо. Взявши рукою массивное кольцо на двери, он поднял его и, поколебавшись, с силой ударил. Гулкое эхо прокатилось под сводами замка. И снова стало тихо. Он ударил сильнее и громче — и вновь тишина; в третий раз он ударил — и в третий раз все было покойно, как прежде. Он отошел от крыльца, чтобы заметить, не появится ли в каком из окон свет. Огонек снова горел в башне; как и в прошлый раз, он скользнул прочь и исчез — в то же мгновение гигантский колокол глухо ударил с башни. Сердце сэра Бертранда сковал страх: некоторое время он стоял, не трогаясь с места. Необъяснимый ужас побудил его сделать несколько торопливых шагов к навесу, где стоял его конь, но стыд заставил остановиться; желая с честью выйти из этого приключения, он повернулся к дверям.

Обнажив меч и держа его одною рукой, другой он отодвинул засов, удерживавший ворота. Тяжелые створки, поскрипывая ржавыми петлями, нехотя подались под его плечом: он налег на них — и они растворились; он выпрямился и шагнул вовнутрь — двери с грохотом захлопнулись за его спиной. Кровь захолонула в жилах сэра Бертранда — он обернулся и долго искал, прежде чем нащупал дверную рукоять: но сколько ни старался, он не мог открыть дверь. Оставив бесплодные попытки, он осмотрелся: в противоположном конце залы, у подножия широкой лестницы слабо мерцало голубоватое пламя. Собрав все мужество, он двинулся к нему.

Пламя скользнуло и стало удаляться. Он подошел к подножию лестницы и ступил на нее. Он медленно поднимался ступень за ступенью, а пламя скользило перед ним, пока не достигло широкой галереи. В немом ужасе сэр Бертранд следовал за ним, стараясь ступать как можно тише, ибо эхо собственных шагов пугало его. Пламя привело его к основанию еще одной лестницы и там вновь исчезло. В то же мгновение еще один удар колокола донесся с башни — сэр Бертранд почувствовал, как у него замерло сердце. Теперь его окружала кромешная тьма; вытянув перед собой руки, он стал подниматься по второй лестнице. Холодные пальцы встретили его руку и с силой сжали ее, увлекая вперед; он попытался освободиться, но не мог. Тогда он взмахнул мечом и разрубил темноту; пронзительный крик разорвал тишину, и мертвая рука бессильно повисла на его запястье. Он сбросил ее и бесстрашно устремился вперед. Лестничные пролеты были извилисты и узки, нередко их разрывали провалы, каменная кладка шаталась под его ногами. Сама лестница становилась все уже и уже, пока наконец не уперлась в железную дверь. Сэр Бертранд распахнул ее — перед ним извивался коридор настолько тесный, что человек не мог выпрямиться в нем в полный рост. Слабое сияние освещало проход. Сэр Бертранд помедлил и переступил порог. Глухой стон послышался в глубине коридора, когда он вошел. За первым поворотом он снова увидел голубоватое пламя и снова последовал за ним. Наконец низкие своды неожиданно раздались, и рыцарь оказался в просторной галерее; посредине ее стоял жуткий призрак; нахмурясь и угрожающе протягивая перед собой окровавленный обрубок, он грозно потрясал сжатым в железной рукавице мечом. Без колебаний сэр Бертранд бросился вперед и нанес сокрушительный удар; в тот же миг призрак исчез, и на пол со стуком упал тяжелый железный ключ.