Алексей Тарасенко - Бедный Енох Страница 12

Но всё одно — даже это обнадёживает: мои мысли о моём собственном воображении всё-таки приводят меня к тому, что я, и только я всё ещё хозяин этой ситуации и всё зависит от только от одного меня.

Подумать же о том, что мои дачные «визитёры» были и вправду самостоятельными, странными и обладающими сверхспособностями, видимо, но существующими, реальными персоналиями — мне было просто страшно.

Несколько дней я живу в напряжённом ожидании звонка из Комитета, но, чем дальше, тем менее напряжённей. В тот же момент, недели где-то через две, когда мне казалось что уже, может быть, и не понятно, к худу или добру, чаша сия меня миновала, мне, наконец, позвонили.

Приятель Сартакова, тот самый, на которого Саратков меня «скинул» и тот отвел меня после в кабинет к специалистам по тестированию персонала, чрезмерно, как мне показалось, весёлым голосом, стал втирать мне про то, что по тестам я вполне мог бы подойти Комитету как некий аналитик. Очень младший, но всё же:

— Я-то думал — говорил мне этот человек — что вас максимум на что можно будет направить — так это на какое-нибудь хозобеспечение, с элементами курьерской работы, но вы оказались не так уж просты!

В виду же того, что я буквально на днях уже смирился с тем, что меня никуда не возьмут (в смысле — в Комитет) я совершенно не готов сходу отвечать. Я мнусь, выдерживаю в разговоре ненужные и нелепые паузы, так что сартаковский знакомец, это почувствовав, быстро переводит разговор с «лирического» в деловое русло, дальше просто сообщая мне о том, куда и когда я должен теперь подойти и что при этом мне нужно иметь с собой.

Итак, на следующий день вместе со знакомцем Сартакова мы разглядываем из окна его кабинета статую в центре круглой площади, но затем этот человек мне предлагает сесть:

— Пока будете работать по мелочи, в небольшом коллективе старикашек. Тут следует оговориться, что ребята они в принципе неплохие, но в целом у них есть старые гб-шные установки, так что того, кого они считают чужаком они поначалу не очень принимают. Хотя… может вам и повезет? В конце концов ваш папа бывший сотрудник — и это у «стариков» очень даже котируется… хотя, если человек со стороны… — приятель Сартакова выдерживает паузу, залепляя в бюстик премьер-министра канцелярской резиночкой, очень метко в нос:

— Вот как раз и посмотрим насколько вы умеете приспосабливаться под ситуацию, и, уверяю вас, если вам это удастся, тогда, с вашими способностями, мы, может быть, вас переведем еще куда-то, где и вам будет поинтереснее работать, и нам от вас пользы будет побольше.

И далее:

— Тут главное понимать, что у нас (как, впрочем, и везде) вообще в жизни — человек всегда зажат в определенную «вилку» ситуаций, когда ему, если он не будет ступать осторожно, сразу с двух сторон что-то грозит. Ну, в нашем случае — просто жизненные неудобства от старикашек-ветеранов, но вот если вы, как мы планируем, продвинетесь дальше в карьере, тогда неосторожность может для вас обернуться чем-то очень болезненным…

Я делаю вид что понимаю, кивая время от времени головой, и монолог продолжается:

— Архивная работа, там… фальшивки разные по поводу вроде как исторических документов и договоренностей, потом аналитика, слив разный, ну, пока по мелочи, тут есть свои методы и связи, действия, когда мы просто проверяем работоспособность наших каналов, запуская дезинформацию просто так, без повода, наобум, лишь бы только расшевелить застоявшуюся журналистскую агентуру зарубежом и не только.

И вдруг, ни с того, ни с его, приятель Сартакова спрашивает меня, какими бы журналистами я заменил бы нынешних руководителей центральных телевизионных каналов.

Тут я закашлялся, и меня спасло лишь то, что регулярно покупал еженедельник, в котором главным редактором был один достаточно известный журналист, который, кстати, время от времени мелькал на самом центральном телеканале.

— Да? — Приятель Сартакова повернулся ко мне лицом, хотя до этого был ко мне вполоборота — смотрел в окно — а вы не знаете, что он сильно пьет?

— И почему же его тогда давным-давно не уволят? — мне вроде как кажется, что я умело парировал вопрос Приятеля Сартакова.

— А он, вы полагаете, работает на телевидении?

— Но он же иногда выступает в разных передачах…

— А почему бы и нет?

— То есть, вы имеете в виду, что, если бы он работал на телевидении постоянно, то его бы за употребление крепких напитков давно бы выгнали?

— Ой ли! — Приятель повеселел — там и похуже персонажи есть… Да от их телевизионных сортиров за километр кокаином несет! — Я удивляюсь, откуда Приятелю Сараткова известен «запах» кокаина, но продолжаю поддерживать разговор:

— Тогда в чем проблема?

— Думаю, держать целый канал он бы не смог… с такими его… способностями…

Но я настаиваю, что везде следует ставить именно таких людей, проверенных, пусть и мало общающихся с представителями власти, но зато точно «наших»:

— Главное — я слегка хмурю лоб, чувствуя от этого напряжение — это то, что данный товарищ — патриот.

— Это да-а-а-а! — продолжал сиять веселостью Приятель Сартакова — это очень важно!

Тут этот товарищ вновь выстреливает резиночкой по бюстику премьер-министра, ловко попадая тому в лобик:

— У этого товарища, не смотря на множество недостатков, как мне кажется, есть главный и очень правильный навык: он умеет правильно, тонко, можно сказать, преподносить важную информацию. Не в духе примитивного агитационного плаката, а утонченно, исподволь…

— Кроме того он умеет разговаривать, нет! Даже не разговаривать, а именно подавлять либеральных оппонентов в их манере вести дискуссию: все эти ихние «нууу, понимаете», «важен контекст», «меня удивляет отношение к человеку», «в этой стране никогда-никогда…» — ну и прочая.

Приятель Сартакова тяжело вздыхает, после чего вскакивает с кресла, и пристально посмотрев мне в глаза (понимая, что мне долго смотреть в его глаза будет неприлично, я через некоторое время свой взгляд отвожу в сторону — на бюстик премьера) спросил:

— Так… и когда вы, Андрей, сможете, наконец, приступить к работе?

Я опять мнусь, потому как уж больно охота еще хотя бы день-два побездельничать. Хотя… у нас же принято — выходить на работу с понедельника. Если же тот же, как представляется, принцип будет соблюден и сейчас, то у меня есть еще четыре дня с выходными.

Но нужно повыпендриваться!

— Я готов начать прямо сейчас! — говорю я, и тогда Приятель Сартакова отводит меня на место будущей работы — в какие-то подземелья архивных лубянских хранилищ.