Дженнифер Арминтраут - Превращение Страница 12

— И почему же нет?

— Потому что они не были созданы хорошими вампирами, — тяжело вздохнув, Натан поднял «Сангвинар». — Каждый обращенный, с которым я встречался до сих пор, поступал так же, как его создатель. Узы крови невероятно сильны, что делает для нового вампира практически невозможной борьбу с зовом крови в его венах, волей его создателя. Книга объяснит это намного лучше, чем я.

— Ну, раз уж я здесь, почему бы тебе не попытаться? — угрожающе изогнув бровь, я уперлась руками в бедра, чтобы показать, что не двинусь с места, пока он не ответит.

— Знаешь ли, ты ужасно надоедливая особа, — Натан положил книгу на стол. — «Движение» не хочет, чтобы создавались новые вампиры. Мы пытаемся сократить наш вид до нуля. Поэтому истребление является обязанностью «Добровольного Движения Уничтожения Вампиров». Некоторые вампиры не согласны с этой идеей. Так что они начинают создавать новых вампиров. Когда вампиры обмениваются кровью с человеком, чтобы создать другого вампира, их кровь остается в венах нового вампира. Навсегда. Так получается то, что мы называем «узами крови». Для создателя — это способ управлять тем, кого он создал… как невидимый поводок. Узы ослабеют с течением времени, но обращенный и его создатель еще долго будут чувствовать эмоции друг друга, физическую боль и голод. Обращенными всегда будет руководить кровь создателя, и большинство из них не хотят перемен. Эта связь остается и после смерти. Даже если создатель умирает, он все еще может нести разрушение в мир посредством тех, кого создал. Обращенные, под вечным воздействием крови его или ее создателя и какой-то извращенной морали, переданной им по наследству, могут бродить среди людей и продолжать создавать новых вампиров. Очень скоро человеческой расе можно будет сказать «прощай». Вот как «Движение» видит это. Единственный способ удержать кого-то, подобного Киру, от создания собственной вампирской армии и захвата мира — убийство его отпрысков. Это несправедливо, но так уж вышло.

Я сглотнула:

— Ты говоришь так, как будто очень предан «Движению».

— Мне приходится. Когда меня обратили, я поклялся в своей верности им, чтобы сохранить жизнь, — он встал и двинулся ко мне, хотя я не могла сказать, с какой целью.

— Звучит, как будто эти парни из «Движения» обладают большой властью. Откуда ты знаешь, что у них на уме действительно самые лучшие побуждения? — мне хотелось сделать шаг назад, но я осталась на месте. Я не собиралась позволять ему запугивать себя. Не после того, через что я прошла. Если он хотел убить, то должен был… ну, он сначала должен встретиться с моим новым «я».

Натан не ответил на мой вопрос, но не попытался схватить меня или воткнуть кол мне в сердце, а, отбросив в сторону мои волосы, нежно коснулся шрама, который оставил Кир.

— Он действительно достал тебя.

От его прикосновения по моему позвоночнику пробежала дрожь. Я наклонилась к его руке. Я не могла справиться с собой.

Что-то изменилось в его глазах, как будто захлопнулись железные ворота. Он убрал руку и отвернулся.

— Тебе тоже придется сделать выбор. Хочешь ли ты отдать свою жизнь «Движению» или потерять ее.

Я фыркнула:

— Где мне расписаться кровью?

— Это не шутка, — Натан повернулся ко мне лицом, и по его сердитому выражению я поняла, что это точно не шутка. — Я даже не могу гарантировать, что «Движение» примет тебя, но это твой единственный шанс на выживание. Смертный приговор твоему создателю распространяется и на тебя.

Мое сердце загрохотало, а ноги напряглись, собираясь бежать. Я сделала шаг назад.

— Ты действительно убьешь меня, да?

— Да, — он отвел взгляд, затем сел на софу. — Ничего личного. Но я не знаю тебя достаточно хорошо, чтобы сказать, собираюсь ли быть лояльным к потомку Кира или нет. Ты кажешься милой девочкой, но я не готов так рисковать.

— Ничего личного, — я с горечью, недоверчиво усмехнулась. — Знаешь, это личное. Когда меня заманивают в ловушку и чуть не отрубают голову, это личное. Когда какой-то парень, которого я только что встретила, говорит мне, что собирается убить меня, это личное. Потому что это моя жизнь. Ты ненормальный, если думаешь, что я сдамся без борьбы.

Уголок его рта дернулся, и я подумала, что он засмеется. Я бы ударила его по лицу, если бы он так сделал.

Хорошо, что не сделал.

— Я могу с уважением относится к этому. Но моя позиция не изменится. Тебе надо принять решение. Проси «Движение» о милосердии и надейся, что они тебе его даруют. От меня ты его не получишь.

— Почему бы тебе просто не убить меня сейчас? — спросила я, надеясь, что он не посчитает это приглашением.

Натан просто пожал плечами и сказал:

— Потому что без приказа на уничтожение мне не заплатят.

— Приказ на уничтожение?

Может ли это стать еще более похожим на плохой ужастик?

— Если ты решишь не обращаться в «Движение» с просьбой о принятии тебя в члены, я доложу о тебе. Ты будешь изучена их системой, и через несколько дней будет издан приказ на уничтожение, — Натан снова пожал плечами, как будто его совсем не волновал наш разговор. — Полагаю, ты можешь сбежать, но до тех пор, пока в моих руках не будет приказа, я не собираюсь что-то с тобой делать. Я не работаю бесплатно.

Я могла бы поспорить, что он может просто убить меня, а уже потом сообщить. К счастью, здравый смысл, который, казалось, покинул меня в последние несколько недель, вернулся обратно, и я прикусила язык.

— Да ты прямо Хан Соло[30].

Он не улыбнулся и не рассмеялся. На самом деле, он выглядел даже более мрачным, чем раньше.

— Все зависит от тебя. Прошение о членстве или смерть. Я могу позвонить им прямо сейчас.

— Отлично, — выдавила я сквозь сжатые зубы. — Могу я, по крайней мере, обдумать свое решение?

Вампир нахмурился и опустил голову, изучая меня уголком глаза, как будто это было шуткой.

— Что ты предлагаешь?

Я осторожно выбирала слова.

— Дай мне шанс прочитать «Сангвинар» и немного времени, чтобы все это улеглось. Я не верила в вампиров или монстров до сегодняшней ночи и нахожусь в состоянии, которое в медицине называют шоковым. Будет справедливо, если я узнаю во что собираюсь ввязаться. Кроме того, я умная девушка и не собираюсь присоединяться к какой-то организации просто потому, что ты заявил, что они хорошие парни.

— Они хорошие парни, — в его тоне не было веселья, лишь абсолютная уверенность в истинности своих слов.

Я закатила глаза:

— Да, то же самое о себе говорили нацисты.

Натан медленно поднялся на ноги. От него исходила сила, темная и едва сдерживаемая. И это, вкупе с его физическим присутствием, делало его более пугающим, чем был Джон Доу, когда погрузил в меня свои клыки.