Клайв Баркер - Баркер К. Имаджика: Примирение. Гл. 37-62 Страница 12

Возможно, камень прочел эту мысль Миляги и одобрил ее, потому что из него стали исходить лучи благосклонного света. Теперь в нем были не только молнии, но и солнце, которое могло нести и спасение, и смерть, и блаженную теплоту, и всепожирающее пламя. Сначала оно осветило облака, а потом лучи его упали вниз, вокруг него, а потом и на его поднятое лицо. У этого были предшественники в Пятом Доминионе, которые пророчески предвещали то, что происходило сейчас. Когда-то, в те времена, когда городское шоссе еще было узкой дорогой, по колено залитой грязью, он стоял на Хайгейтском холме и наблюдал за расступающимися облаками, сквозь которые просвечивало то же солнечное великолепие, что и сейчас. А как-то раз такой же вид открылся ему из окна на Гамут-стрит. Он видел, как дым рассеивается после яростной бомбардировки в сорок первом, и, глядя на пробивающиеся лучи, всем существом своим мучительно ощущал, что забыл что-то очень важное, и что если только он когда-нибудь вспомнит — если вот такой же свет прожжет пелену забвения, — то тайна мира откроется ему.

Это чувство вновь завладело им, но на этот раз его наполняла не только смутная тревога. Гудение, которое он уже ощущал у себя в голове, вновь появилось вместе со светом и даже внутри него, и тогда в мельчайших изменениях тона он уловил слова.

— Примиритель, — сказала Ось.

Он хотел заткнуть уши и вытрясти это слово из головы. Рухнуть на землю, словно пророк, молящий освободить его от божественного поручения. Но слово звучало и внутри его, и снаружи. Не было никакой возможности спрятаться от него.

— Работа еще не окончена, — сказала Ось.

— Какая работа? — спросил он.

— Ты знаешь какая.

Конечно, он знал. Но с трудом была связана такая боль, что он не готов был снова взвалить на себя эту ношу.

— Почему ты отказываешься? — спросила Ось.

Он поднял взгляд навстречу сиянию.

— Я уже потерпел поражение однажды. Столько людей погибло. Я не могу сделать это снова. Не могу.

— Для чего же ты здесь? — спросила у него Ось, и голос ее был таким тихим, что ему пришлось задержать дыхание, чтобы уловить слова. Вопрос перенес его в прошлое, к смертельному ложу Тэйлора и его мольбе о понимании.

— Чтобы понять… — сказал он.

— Понять что?

— Я не могу сформулировать… это звучит так жалко…

— Скажи.

— Понять, зачем я родился на свет. Зачем вообще рождаются люди.

— Ты знаешь, зачем ты родился.

— Нет, я не знаю. Хотел бы знать, но не знаю.

— Ты — Примиритель Доминионов. Ты — исцелитель Имаджики. Покуда ты будешь прятаться от этого, никакое понимание не придет к тебе. Маэстро, существует еще более страшная мука, чем воспоминание, и другой страдает от нее, потому что ты оставил свою работу незаконченной. Вернись в Пятый Доминион и заверши то, что ты начал. Сделай многое — единым. Только в этом спасение.

Каменное небо вновь заклубилось, и облака сомкнулись над солнцем. Вместе с темнотой возвратился и холод, но он еще немного помедлил в тени, надеясь, что снова откроется какой-нибудь просвет и Бог утешит его, прошептав, возможно, о том, что его тягостный долг может быть переложен на плечи другого, который лучше готов к тому, чтобы взвалить на себя это бремя. Но ничего подобного не случилось. Все, что ему оставалось делать, это обхватить руками свое дрожащее тело и заковылять по направлению к Сартори. Недокуренная сигарета, выпавшая из пальцев Автарха, дымилась у его ног. Судя по выражению его лица, было ясно, что даже если он и не вник во все подробности состоявшегося только что разговора, суть он ухватил.

— Незримый заговорил, — сказал он таким же бесцветным голосом, как у Бога.

— Я не хотел этого, — сказал Миляга.

— Не думаю, что здесь подходящее место для проявлений неповиновения, — сказал Сартори, опасливо косясь на Ось.

— Я же не говорю, что я Ему не повинуюсь. Я просто сказал, что не хочу.

— И все равно об этом лучше поговорить в более уединенной обстановке, — прошептал Сартори, поворачиваясь в сторону двери.

Он повел Милягу не в ту маленькую комнатку, где они встретились, а в покой на другом конце коридора, который мог похвастаться окном, единственным в этой башне, насколько Миляга успел заметить. Оно было узким и грязным, хотя и чище, чем видневшееся за ним небо. Заря уже слегка окрасила облака, но дым городских пожаров, по-прежнему поднимавшийся к небу клубящимися колоннами, почти полностью затмевал ее слабый свет.

— Я не для этого сюда пришел, — сказал Миляга, устремляя взгляд в темноту. — Я хотел получить ответы.

— Ты получил их.

— И что, я должен смириться со своей долей, какой бы тяжкой она ни была?

— Не со своей, а с нашей. Нашей ответственностью. Болью… — он выдержал паузу, — …и славой, конечно.

Миляга бросил на него взгляд.

— Все это принадлежит мне, — просто сказал он.

Сартори пожал плечами, словно его это совершенно не интересует. В этом жесте Миляга узнал свои собственные маленькие хитрости. Сколько раз он сам точно так же пожимал плечами — поднимал брови, поджимал губы, отводил взгляд с притворным безразличием? Он решил сделать вид, что попался на удочку.

— Я рад, что ты понимаешь это, — сказал он. — Эта ноша лежит на моих плечах.

— Ты уже один раз потерпел поражение.

— Но я был близок к успеху, — сказал Миляга, делая вид, что вспомнил то, что на самом деле до сих пор таилось в глубинах его памяти, и рассчитывая вызвать у Сартори возражение, которое может послужить источником дополнительной информации.

— Близко — это не значит хорошо, — сказал Сартори. — Близко — это смертельно. Это трагедия. Ты посмотри на себя, великого Маэстро. Ты приполз сюда, лишившись половины своих мозгов.

— Ось доверяет мне.

Этот удар попал в уязвимое место. Неожиданно Сартори сорвался на крик.

— Ебись она конем, эта Ось! Почему это ты должен стать Примирителем? Я правил Имаджикой сто пятьдесят лет. Я знаю, как пользоваться властью, а ты нет.

— Так вот чего ты хочешь? — сказал Миляга, закидывая наживку. — Ты хочешь стать Примирителем вместо меня?

— Я лучше подхожу для этого, — продолжал бушевать Сартори. — А ты умеешь только бегать за юбками.

— А ты что же, импотент?

— Я прекрасно понимаю, чем ты был занят. Я и сам сделал бы то же самое. Ты пытаешься раззадорить меня, чтобы я выложил перед тобой все свои секреты. Но мне плевать на это. Все, что можешь сделать ты, могу сделать и я, только лучше. Ты потратил даром все эти годы, прячась в своей норе, а я использовал их. Я стал создателем империи. А ты, что сделал ты? — Он не стал дожидаться ответа: слишком хорошо он заучил этот монолог. — Ты ничему не научился. Если сейчас ты снова начнешь Примирение, ты повторишь те же самые ошибки.