Евгений Константинов - Тайна нефритового голубя Страница 12

Ничего сильнее, кроме этого смеха, не любил Андрей, если, конечно, не считать Бога. Анютка была глазастая, белозубая, с сильно развитой в свои неполные шестнадцать лет грудью, стройная и гибкая, как клен на ветру. Андрей помнил ее с самого раннего детства, и всегда она была такая же смешливая, беззаботная и становилась серьезной, только когда община собиралась на утренние или вечерние молитвы.

Но и Егор – двоюродный его брат, с которым он вырос рука об руку, бок о бок, тоже любил Анютку, и не было для Андрея ничего горше, как сознавать, что из-за любви этой с каждым днем все больше они отдаляются друг от друга, становятся соперниками, а могут и превратиться в злейших врагов.

Егор сидел на берегу, обхватив руками колени и стуча от холода зубами. Он не на шутку закоченел в речке – все хотел показать Анютке, какая у него сила воли и на сколько больше Андрея он выловит пескарей за один заход. Теперь из-за него и Андрею приходилось терпеть и стараться не обращать внимания на ледяную воду.

– Выходи, выходи, Андрейка! Посинел уже весь! – кричала девушка, закатываясь смехом. – Хочешь так же, как Егор дрожать?

– А я и не дрожу совсем, – Егор вскочил на ноги и, трясясь всем телом, подошел к самой кромке воды. – Ну-ка, Андрюха, вылазь! И давай сюда корзинку – сейчас моя очередь.

– Да хватит, хватит уж, – опять засмеялась Анютка. – Больше половины корзины наловили. Святому старцу Фаддею и не съесть столько.

Она подняла с песка корзину, в которой кишела рыба, и вдруг выронила ее, схватилась за горло, потом обеими руками за рот и, отвернувшись, бросилась в прибрежные заросли.

– Анютка, ты что? Что с тобой? – Андрей опрометью выскочил на берег, но Егор схватил его за руку, не пуская дальше. – Да не рвись ты. Сейчас она вернется.

И, действительно, – не прошло и минуты, как Анютка вышла из-за кустов и, виновато улыбаясь, сказала:

– Не знаю, ребята, что со мной. Третий день уже тошнит.

– Может, ты отравилась, гриб какой-нибудь ядовитый съела? – спросил Андрей, прекрасно понимая, что уж кто-кто, а Анютка в разных кореньях, травах и грибах – первый в общине знаток.

– Ой, не знаю я, Андрейка, – она снова взялась за тяжелую корзину, – ладно, спасибо вам от святого старца Фаддея за рыбку. Пойду я к нему, расскажу, что со мной – может, скажет, чем болезнь моя вылечивается.

Анютка ушла, а Андрей и Егор повалились животами на белый песок и долго лежали не шевелясь, греясь под лучами нежаркого сентябрьского солнца. Они были примерно одного роста, оба черноволосые, одинаково, «под горшок» подстриженные, только Андрей был сухощавее, жилистее, а Егор поупитанней и покоренастей. И у обоих на шее на крепких черных нитках висели одинаковые медные крестики, которые они никогда с себя не снимали.

– Хорошо хоть Фаддей пескарей любит, а не вьюнов, – наконец пробурчал Егор и перевернулся на спину.

– Почему? – удивился Андрей.

– Вьюнов ловить – совсем бы околели.

– А-а… Слушай, Егор, ведь ты же не очень любишь святого старца, да?

– Твоя правда, не люблю. А за что его любить?

– Как за что? Он же через Голубя с самим Богом разговаривает!

– Ага, разговаривает, – усмехнулся Егор. – Враки все это. Голубь ваш…

Андрей рывком сел на колени и зло посмотрел на друга.

– Вот что! Ты не говори так больше, понял?

– Про кого не говорить, про Фаддея?

– И про святого старца, и про Голубя, и про Бога.

– Ладно, не буду, – сказал Егор примирительно. Он тоже сел на колени и спросил немного озабоченно: – Ты Полину помнишь? Ту, которая под Пасху сожгла сама себя?

– Конечно, помню. А что?

– Она тоже все по субботам к Фаддею бегала. Также, как теперь наша Анютка. А за несколько дней до ее вознесения на голубиных крылышках к Богу, я случайно увидел, как ее вырвало. Понимаешь?

– Нет.

– В прошлое лето Степка стриженая сама себя сожгла. Еще раньше Оксана…

– Не Оксана, – перебил Андрей, а Софьюшка.

– Правильно, Софьюшка, у нее еще коса была такая длинная. А до нее Оксана, которая с нами из Воскресенского пришла. Помнишь?

– Ну и что? – Андрей насупился. – Они по доброй воле себя в жертву Богу принесли, и их святые души в тот же миг на небо вознеслись.

– По доброй воле? А ты не скажешь, почему они все на костер с закрытыми глазами шли, будто сонные?

– Ко встрече с Богом готовились. Так святой старец говорил.

– Во-во, старец… Он говорит – мы верим. А что, если завтра Анютка, как и все, кто поодиночке к Фаддею на молитвы ходил, тоже захочет превратиться в пепел и на небеса вознестись?

– Да что ты, Егор, перекрестись! – Андрей несколько раз перекрестился двоеперстием и выжидательно посмотрел на брата.

– Перекрещусь, перекрещусь, только не бесись…

Святой старец Фаддей, в лаптях на босу ногу, в длинной черной рясе, стоял на коленях, снова и снова девятижды осенял себя крестным знамением, затем склонялся, ударяясь лбом об пол, разогнувшись, устремлял взгляд в угол избы, – туда, где словно завис в полете взмахнувший крыльями голубь. Молитва продолжалась уже больше часа, шестидесятичетырехлетний Фаддей устал, но все равно продолжал истово креститься, отбивать поклоны и думать, и вспоминать…

Вспомнил Фаддей, как через три года после начала строительства Новоиерусалимского монастыря в селе Воскресенское появился посланец матушки Меланьи и потребовал у него ключ-складень от тайника, где был спрятан волшебный нефритовый голубь. Объявись Гурий несколько раньше – Фаддей показал бы ему, где тайник, и отдал бы ключ-складень не раздумывая. Но теперь жизнь подмастерья каменных дел стала совсем другой. И изменилась она благодаря все тому же нефритовому голубю…

Не молод уже был Фаддей, однако тронула его сердце синеглазая красавица Оксана, что приехала на строительство монастыря вместе со своим дядей Степаном Полубесом из белорусского города Мстиславля. Полубес считался ведущим керамистом Нового Иерусалима, а она была незаменимой ему помощницей. И когда Фаддей обратился к нему с просьбой изготовить изразец с изображением летящей птицы, обещая щедро заплатить, тот поручил это дело племяннице.

Чтобы показать Оксане, какая птица должна быть на изразце, Фаддей провел ее в подземелье сооружаемого собора, открыл ключем-складнем тайник и достал из него нефритового голубя, который сразу засиял необычно ярким желто-зеленым цветом.

Никак не ожидал он, что девушка, увидав такое чудо, вдруг, словно в беспамятстве, начнет креститься, целовать ему руки и ноги и, называя Фаддея святым, умолять простить ей все грехи и благословить. Вместо того чтобы успокоить Оксану и разуверить в своей святости, Фаддей стал ей поддакивать и еще говорить, что птица эта божья, и что через нее он может общаться с самим Господом.