Дин Кунц - Зимняя луна Страница 13

– Уверена, что не передумаешь?

– Он жив, Джина. Все остальное я могу перенести.

– Чуть за тридцать! И Джек в инвалидном кресле?

– Это неважно. Если так и произойдет, теперь, когда я говорила с ним, была с ним ночь, все неважно.

Джина поглядела на нее долгим взглядом. Затем сказала:

– Ты так, значит. Знаешь, что это будет, но тебе все равно. Хорошо. Я всегда считала, что ты такая, но приятно знать, что я была права.

– Какая «такая»?

Отпустив с хлопком ручной тормоз и начав разворачивать «Форд», Джина усмехнулась:

– Такая упертая чертова сучка.

Хитер рассмеялась.

– Кажется, это комплимент?

– К черту. Да, это комплимент.

Когда Джина заплатила за стоянку в будке на выезде и машина покинула гараж, восхитительный золотисто-оранжевый восход окрасил золотым пятна облаков на западе. Однако, когда они пересекли центр с его растущими тенями и сумерками, которые постепенно наполнялись кроваво-красным светом, знакомые улицы и дома показались такими же чужими, как отдаленная планета. Она прожила всю свою взрослую жизнь в Лос-Анджелесе. Но Хитер Макгарвей чувствовала себя чужаком на чужой земле.

Испанский двухэтажный дом Брайсонов был в Валлей, с краю Бурбанка, на улице со счастливым номером 777, где на обочине росли платаны. Ветки этих больших деревьев без листьев придавали им вид какого-то паукообразного, устремленного в грязное желто-черное ночное небо, которое было слишком полно окружающим светом от городского движения, вместо того чтобы быть совершенно чернильным. Машины столпились на дороге и на тротуаре перед 777-м, включая одну черно-белую.

Дом был полон родственниками и друзьями Брайсонов. Несколько бывших и большая часть нынешних полицейских в форме или гражданской одежде. Черные, испанцы, белые и азиаты собрались в одну компанию, чтобы опереться друг на друга, так как они редко казались способны сойтись в обычном обществе.

Хитер почувствовала себя будто дома, когда пересекла порог: здесь было настолько безопасней, чем во внешнем мире. Проходя через гостиную и столовую, где разыскивала Альму, она несколько раз остановилась, чтобы быстро переговорить со старыми друзьями, – и обнаружила, что сообщение об улучшении состояния Джека уже получено по внутренней связи.

Более резко, чем когда-либо, она осознала, насколько сильно свыклась с мыслью о себе как о части семьи полицейских, а не жительнице Лос-Анджелеса или Калифорнии. Это не всегда было так. Но слишком сложно поддерживать духовную связь с городом, погруженным в наркотики и порнографию, который раскалывает насилие банд и разъедает голливудский цинизм, которым управляют политиканы, ровно настолько продажные и демагогичные, насколько и некомпетентные. Разрушительные силы общества раздирали город – и страну – на кланы, и даже если она чувствовала себя уютно в полицейской семье, то понимала опасность соскальзывания в мировосприятие сквозь очки «мы-против-них».

Альма на кухне с сестрой Фэй и двумя другими женщинами была занята кулинарной беседой. Резали овощи, очищали фрукты, терли сыр. Альма раскатывала тесто для пирога на мраморной плите и трудилась над ним с большим вдохновением. Кухня пропиталась вкусными ароматами готовящихся пирожных.

Когда Хитер коснулась плеча Альмы, та оторвала взгляд от теста, и ее глаза были так же пусты, как у манекена. Затем она мигнула и вытерла свои покрытые мукой руки о фартук.

– Хитер, тебе не стоило приходить – тебе надо быть с Джеком.

Они обнялись, и Хитер сказала:

– Хотела бы я, чтобы было что-нибудь, что можно сделать, Альма.

– И я тоже, девочка. И я тоже.

Они прижались друг к дружке.

– Что это за кулинария у тебя?

– Мы собираемся устроить завтра похороны. Никаких отсрочек. С этим тяжко приходится. Много родственников и друзей будут на панихиде. Надо покормить их.

– Другие сделают все за тебя.

– Я лучше обойдусь сама, – сказала Альма, – что еще я могу делать? Сидеть и думать? Уверена, что не хочу думать. Если ничего не делать руками, позволить занять себя мыслями, тогда я просто с ума сойду. Ты понимаешь, что я имею в виду?

Хитер кивнула:

– Да, понимаю.

– Говорили, – сказала Альма, – что Джек должен пробыть в больнице, затем в реабилитационном центре, может быть, несколько месяцев, а ты и Тоби будете одни. Ты готова к этому?

– Мы будем видеться с ним каждый день. Мы будем там вместе.

– Это не то, о чем я говорю.

– Ну, я знаю, что будет одиноко, но…

– И это не то. Хорошо, я хочу показать тебе кое-что.

Хитер прошла за ней в большую спальню; и Альма закрыла дверь.

– Лютер всегда волновался о том, что будет со мной одной, если с ним что-то произойдет, поэтому он все сделал, чтобы знать точно: я смогу о себе позаботиться.

Сидя на скамейке, Хитер с изумлением наблюдала, как Альма вытаскивает кучу оружия из тайника. Она достала дробовик с пистолетной рукоятью из-под кровати.

– Это лучшее оружие для защиты дома, которое можно достать. Двенадцатизарядное. Достаточно мощное, чтобы свалить какого-нибудь кретина на пентахлорфеноле, который воображает, что он супермен. Тебе не нужно уметь хорошо целиться, просто направить и нажать на курок, и он попадет в разброс дроби. – Она поместила дробовик на бежевую ткань покрывала. Из глубины стенного шкафа Альма вытащила тяжелую зловещую винтовку с дымовыпускающим дулом, оптическим прицелом и большим магазином.

– «Геклер и кох НК-91», штурмовая винтовка, – сказала она. – Теперь ее нельзя купить в Калифорнии так просто. – Она положила винтовку на кровать рядом с дробовиком. Затем открыла тумбочку ночного столика и вытянула оттуда громадный пистолет. – «Браунинг» девятимиллиметровый, полуавтоматический. Есть еще один, похожий, в другой тумбочке.

Хитер произнесла:

– Боже мой, да у тебя здесь целый арсенал!

– Просто разные стволы для разных целей.

Альма Брайсон была пяти футов восьми дюймов ростом, но, без сомнения, амазонкой: привлекательная, гибкая, с нежными чертами, лебединой шеей и запястьями почти такими же тонкими, как у десятилетней девочки. Ее худые изящные руки казались просто неспособными управляться с некоторыми видами тяжелого вооружения, которым она обладала; но, с другой стороны, было очевидно, что она мастерски обращается с любым из них.

Поднявшись со скамеечки, Хитер заметила:

– Я могу понять – иметь ручное оружие для самозащиты, может быть, даже такой дробовик. Но штурмовая винтовка?

Поглядев на «геклер-кох», Альма сказала:

– Как раз то, что нужно, чтобы попасть с трех выстрелов со ста ярдов в полудюймовый кружок. Стреляет патронами NATO 7.62, и настолько мощно, что может пробить дерево, кирпичную стену, даже машину и все-таки достать того парня, который прячется с другой стороны. Очень надежна. Можешь стрелять сотни раз, пока не накалится так, что не прикоснешься, и все-таки она будет вполне пригодна, когда остынет. Я думаю, тебе стоит приобрести такую, Хитер. Ты должна быть готова.

У Хитер было чувство, что она устремилась за белым кроликом в колодец и попала в странный, темный мир.

– Готова к чему?

Нежное лицо Альмы окаменело, а голос стал напряженным от гнева:

– Лютер догадывался, что так случится, еще год назад. Говорил, что политики сносят по кирпичику цивилизацию, которую строили тысячелетиями, а сами ничего взамен не возводят.

– Довольно верно, но…

– Он говорил, что полицейские должны держаться все вместе, когда начнется кризис, но тогда полицейских так часто ругали и изображали неотесанными грубиянами, что теперь никто не будет уважать их достаточно для того, чтобы позволить им держаться вместе.

Для Альмы ярость была укрытием от тоски, она могла сдержать слезы только гневом.

Хотя Хитер забеспокоилась, что метод совладания со своими чувствами у подруги не такой уж здоровый, но не смогла придумать ничего взамен. Сочувствие здесь не подходило. Альма и Лютер были женаты шестнадцать лет и все время посвящали друг другу. Так как они не могли иметь детей, то были очень близки. Хитер могла только представить боль Альмы. Этот мир тяжел. Настоящую любовь, истинную и глубокую, было нелегко отыскать даже однажды. Почти невозможно найти ее во второй раз. Альма должна испытывать чувство, что лучшее время ее жизни прошло, хотя ей было только тридцать восемь. Она нуждалась в большем, чем слова, большем, чем просто плечо для выплакивания: в ком-то или в чем-то, на что можно выплеснуть ярость, – на политиков, на систему.

Может быть, ее гнев и не был нездоровым – в конце концов, если много людей разозлились бы хорошенько еще десять лет назад, страна не оказалась бы в таком гибельном положении.

– У тебя есть оружие? – спросила Альма.

– Да.

– Что это?

– Пистолет.

– Ты знаешь, как им пользоваться?

– Да.

– Тебе нужно что-то еще, кроме пистолета.

– Я чувствую себя неудобно с оружием, Альма.