Солнце полуночи - Майер Стефани Морган Страница 13

Она вздохнула, уставилась мне в глаза и смотрела в них дольше, чем выдерживало большинство обычных людей.

– Сначала мама оставалась со мной, но очень скучала по Филу, – с расстановкой объяснила Белла, и ее голос с каждым словом звучал все тоскливее. – Она была несчастна… вот я и решила, что пора пожить у Чарли.

Крошечная складочка между ее бровями стала глубже.

– И теперь несчастна ты, – пробормотал я, по-прежнему высказывая свои гипотезы вслух в надежде узнать что-нибудь еще, пока она будет опровергать их. Но эта, по-видимому, попала недалеко от истины.

– И что с того? – отозвалась она, как будто это вообще не стоило принимать во внимание.

Я по-прежнему смотрел ей в глаза – с таким чувством, словно наконец-то впервые заглянул ей в душу, хоть и мельком. Различить ее я смог в единственном коротком вопросе, которым она определила собственное место в списке приоритетов. В отличие от большинства людей она выносила свои потребности в самый конец этого списка.

Эгоизма в ней не было.

Как только я понял это, мне слегка приоткрылась личность, которую таили ее спокойный нрав и безмолвствующий разум.

– По-моему, несправедливо, – сказал я. И пожал плечами, стараясь, чтобы этот жест выглядел небрежно.

Она рассмеялась, но совсем не весело.

– А разве ты не знал? В жизни нет справедливости.

Мне захотелось засмеяться ее словам, хотя не до веселья было и мне. О несправедливости жизни я знал не понаслышке.

– Кажется, что-то в этом роде я уже слышал.

Она уставилась на меня и казалась вновь чем-то озадаченной. Ее взгляд метнулся в сторону, потом вновь нацелился в мои глаза.

– Вот, собственно, и все, – сказала она.

Завершить этот разговор я был не готов. Морщинка между ее бровями, напоминание о ее грусти, не давала мне покоя.

– Здорово у тебя получается, – произнес я медленно, все еще продолжая обдумывать очередное предположение. – Но готов поспорить, что ты страдаешь, хотя и не подаешь виду.

Она состроила гримасу – прищурила глаза, угрюмо скривила губы на одну сторону и отвернулась от меня в сторону класса. Правильность моей догадки ей не понравилась. В отличие от типичных мучеников в зрителях для своей боли она не нуждалась.

– Я ошибся?

Она слегка вздрогнула, ничем другим не давая понять, что слышала меня.

От этого я улыбнулся.

– Нет, вряд ли.

– А тебе-то что? – все еще глядя в сторону, резко отозвалась она.

– Вопрос в самую точку, – признал я, обращаясь скорее к себе, чем к ней.

Она оказалась проницательнее меня – умела заглянуть в самую суть, пока я блуждал вокруг да около, вслепую разбираясь в зацепках. Подробности ее совершенно человеческой жизни и вправду меня не касались. Ошибкой с моей стороны было интересоваться ее мыслями. Человеческие мысли несущественны, если речь не идет о защите моей семьи от подозрений.

К роли менее сообразительного из собеседников я не привык. Слишком во многом я полагался на свой дополнительный слух, и оказалось, что я не обладаю той силой восприимчивости, какую себе приписывал.

Девушка вздохнула и засмотрелась в сторону классной доски. В ее раздраженном выражении лица было что-то комичное. И вся ситуация, весь этот разговор тоже выглядели комично. Ни для кого другого я не представлял такую опасность, как для этой хрупкой человеческой девушки, – в любой момент я мог, забывшись в своей смехотворной увлеченности разговором, сделать вдох носом и напасть на нее, не успев опомниться, – а она досадовала на то, что я не ответил на ее вопрос.

– Я тебя раздражаю? – спросил я, улыбаясь от абсурдности ситуации в целом.

Она коротко посмотрела на меня и вдруг словно застряла глазами в ловушке моего взгляда.

– Не то чтобы ты, – ответила она. – Скорее, я сама себя раздражаю. У меня все написано на лице – мама говорит, что читает меня, как открытую книгу.

И она недовольно нахмурилась.

Я в изумлении уставился на нее. Стало быть, она расстроилась, считая, что я раскусил ее чересчур легко. Невероятно. Тратить так много усилий, чтобы понять кого-то, мне еще не доводилось за всю свою жизнь – или, скорее, существование, потому что жизнью это не назовешь. На самом деле нет у меня никакой жизни.

– Наоборот! – возразил я, ощущая странную… настороженность, словно где-то рядом таилась опасность, которую я не заметил. Помимо совершенно явной опасности было еще что-то… Я вдруг занервничал, предчувствие встревожило меня. – Тебя очень трудно читать.

– Ты, похоже, спец в этом деле, – высказала она предположение, и оно опять попало точно в цель.

– Ну, в общем, да, – согласился я.

И улыбнулся ей – широко, заворачивая губы и обнажая ряды блестящих, прочных, как сталь, зубов.

Дурацкий поступок, но внезапно, совершенно неожиданно для самого себя, я отчаянно захотел хоть как-нибудь предостеречь эту девушку. Теперь ее тело находилось ближе ко мне, чем раньше, – она невольно сменила позу за время разговора. Все мелкие знаки и метки, которых хватало, чтобы отпугнуть остальных представителей рода человеческого, на нее, казалось, не действовали. Почему она до сих пор не отшатнулась от меня в ужасе? Ведь темной стороны моей натуры она увидела достаточно, чтобы осознать опасность.

Дождаться, когда мое предостережение возымеет желаемое действие, я не успел. Как раз в эту минуту мистер Баннер потребовал тишины, и Белла сразу же отвернулась от меня. Кажется, она была только рада тому, что нас прервали, а может, что-то и впрямь подсознательно поняла.

Я рассчитывал на последнее.

Увлеченность нарастала во мне, я чувствовал это, хоть и пытался искоренить ее. Я просто не мог позволить себе заинтересоваться Беллой Свон. Или, скорее, этого не могла позволить себе она. А я уже с нетерпением ждал, когда мне снова представится шанс поговорить с ней. Хотел узнать подробнее про ее мать, про ее жизнь до приезда сюда, про ее отношения с отцом. Все те незначительные подробности, благодаря которым обрастет плотью стержень ее характера. Но каждая секунда, проведенная с ней, была ошибкой, риском, на который ей не следовало идти.

В задумчивости она встряхнула густыми волосами как раз в тот момент, когда я позволил себе сделать еще один вдох. Волна ее особо насыщенного запаха ударила мне в глотку.

Это было как в первый день, как взрыв гранаты. От боли, сухости и жжения меня замутило. Пришлось снова схватиться за край стола, чтобы удержаться на месте. На этот раз я владел собой чуть лучше. По крайней мере, ничего не раскрошил и не сломал. Чудовище рычало у меня внутри, но моя боль не доставляла ему удовольствия. Слишком крепко оно было сковано. На данный момент.

Я полностью перестал дышать и отодвинулся от девушки так далеко, как только сумел.

Нет, мне никак нельзя было позволить себе заинтересоваться ею. Чем больше интереса она у меня вызывала, тем больше была вероятность, что я убью ее. Сегодня я уже допустил два мелких промаха. А если совершу третий, и на этот раз уже не мелкий?

Едва дождавшись звонка, я вылетел из класса – и, вероятно, разрушил все впечатление вежливости, которое почти создал за последний урок. И вновь принялся хватать ртом чистый влажный воздух возле здания, словно целительный аттар[1]. Я спешил, чтобы удалиться от этой девушки на максимальное расстояние.

Эмметт ждал меня у двери класса, где нам предстоял урок испанского. Некоторое время он вглядывался в мое безумное лицо.

«Как все прошло?» – настороженно подумал он.

– Никто не умер, – буркнул я.

«Ну и ладно. Когда я увидел, как Элис рванула туда в конце, я уж думал…»

Пока мы входили в класс, я успел просмотреть, как в воспоминаниях давностью несколько минут он, сидя на предыдущем уроке, видел в приоткрытую дверь Элис, с непроницаемым лицом быстро идущую в сторону корпуса естествознания. Ему помнилось, как он порывался вскочить и догнать ее, а потом передумал. Если бы Элис требовалась его помощь, она бы попросила.