Счастливого дня пробуждения - Анастасия Калюжная Страница 13

– А вы правда… – Я запинаюсь, потому что не могу даже оформить мысли в слова. – Зачем вы мне их отдаёте? Почему?

– Так не дай бог Николай ещё поймает за воровством! А я детишек знаю, от любопытства их не убережёшь. Сами всё узнают да успокоятся, – махнула она. – Воспользуйся ими с умом… – И опять она говорит как-то странно.

– Спасибо большое! – просто не верю я своему счастью. – А вы что? Даже следить за мной не будете?

– У меня так много дел, ещё и следить! – Мария смешно закатывает глаза, но тут же опять серьёзно на меня смотрит. – Могу только предостеречь, не более того. Слушай… Если ночью как-то окажешься в коридоре и вдруг услышишь голос, который будет просить тебя открыть дверь, – не отвечай ему. Не открывай.

Вернувшись наверх, я решаю, что спрятать ключи можно только в ящике с кубиками. Это единственное место в крыле, которое Николая совершенно не интересует. Наверное, его бы воля – он бы эти кубики сжёг, чтобы мне нечего было разбрасывать. Да и на руку играет то, что за чистотой моей палаты старик теперь практически не следит, лишь проводит ревизии после моей уборки.

Кстати, после операции Николаю с каждым днём становится всё лучше, и он уже ходит не с костылями, а с тростью, и настроение и у него постепенно улучшается. А значит, у него вот-вот снова появятся силы бузить и ворчать на меня. Но мне даже это в радость: значит, болезнь отступила.

* * *

– Послушай, я тут собирался съездить на пляж. Не хочешь со мной? – невероятно будничным тоном предлагает доктор, стягивая окровавленные перчатки.

Вот так просто, будто это просьба протереть стол после некропсии[7], а не поехать на пляж. Нет, конечно, мне известно, что такое пляж. Это участок прибрежной местности у большой воды: реки или озера. И даже может статься, что у моря или целого океана. Но ведь это может значить только одно! Что мы покинем особняк!

– Пляж?! Какой пляж? – мелькают в голове фотокарточки и иллюстрации из книг, где до самого горизонта простирается синяя степь волн, такая же бескрайняя, как и небо над ней, прыгают по хребтам катера и густым басом зовут гудки пароходов.

– Минутах в сорока отсюда есть побережье, – поясняет доктор. – Там обычно мало людей, за что я и люблю там бывать. Мне кажется, тебе понравится.

– Да! Да, конечно! Я очень хочу с вами! – Я прыгаю от восторга. – А мы что, поедем туда? Прям поедем? На лошади? На автомобиле? На поезде? – перечисляю я известные мне средства передвижения.

– На автомобиле, да, – кивает доктор, стягивая тряпичную маску.

– А Николай с нами поедет? – Я всё прыгаю вокруг него, будто маленький спутник по орбите.

– Нет, ему нужно до конца выздороветь. – Доктор споласкивает руки, вытирает о хрустящее вафельное полотенце и выходит из препарационной. – Иди к Николаю, оденься. Встретимся внизу.

Снаружи я вижу доктора уже в красивом белом костюме, которого он прежде при мне не носил. Это выглядит удивительно нарядно, и я теперь хочу себе такой же. Если всё же что-то пойдёт не так, как планирует доктор, и я вырасту, то мне бы очень хотелось вырасти, как он. Но вместо торжественной прогулочной одежды на мне синий комбинезон и заскорузлые резиновые сапоги, от которых меня кренит в стороны, как косолапого медведя.

– Сегодня отличный день для прогулки, – говорит доктор, глядя в небо: ветер торопливо гонит с запада темнеющие облака, взволнованно шепчутся листья. – Видишь? Где-то часа через два грянет гроза. Значит, на пляже наверняка не будет ни души. Всё побережье будет в нашем распоряжении. – Он идёт чуть впереди меня, и я по траектории понимаю, что сейчас мы зайдём за угол и я увижу фасад дома!

– А почему это хорошо, что других людей там не будет? – Мы на пару с едва ковыляющим Николаем стараемся не отставать. Соломенная шляпа на верёвочке то и дело спадает с затылка на спину.

– А зачем нам лишние гости? – Доктор пожимает плечами. – Если повезёт, мы найдём в песке парочку аммонитов. Эти места богаты на окаменелости.

Мы заворачиваем за угол особняка, и я вижу широкую подъездную дорожку – впрочем, довольно заросшую, террасу, большие каменные вазы, обвитые плющом. И конечно, главный вход; под скатным навесом скачет ряд тонких резных балок, рассохшихся от времени, высоко над ним я вижу железную ржавую решётку балкона. Мутно поблёскивают зарешечённые стёкла, этажи-башни уходят высоко в небо. Доктор идёт чуть дальше, и за выступом эркера на площадке под растянутым тентом я вижу автомобиль – чёрный и какой-то нелепо длинный, не меньше шести метров, – с полосой окон вдоль кузова. Из-за больших круглых глаз-фар у капота автомобиль будто растягивает широкую безумную улыбку буферным ртом. «Катафалк!» – осеняет меня. Должно быть, это он так страшно шумел тогда под окнами заднего двора.

– Ничего себе! – Я бегаю вокруг машины, разглядывая своё отражение в его скруглённых лаковых боках. – Настоящий автомобиль! А вы сами его водите? А вам не страшно? – Я запоздало соображаю, что это глупый вопрос: конечно же, доктору ничего не страшно!

– Давай, забирайся. – Он открывает мне пассажирскую дверь переднего сиденья.

Я впервые поеду в автомобиле! Я впервые увижу большой мир! Побываю на пляже! Это самый счастливый день моей жизни! Каждый раз, когда мне кажется, что лучше уже и быть не может, непременно происходит нечто ещё замечательнее. От волнения и восторга я верчусь волчком на месте, ощупывая диванчик, ручку, кожу сиденья, приборную панель со множеством необычных циферблатов. И пахнет тут совсем ни на что не похоже, мне и описать тяжело; это не неприятный запах, но какой-то такой, какой исходит от керосиновых ламп и резиновых перчаток.

Доктор садится на водительское сиденье, от его веса машина чуть заметно качается, с зубастым лязгом хлопает дверь.

– Во время поездки надо пристёгиваться, – он тянется через моё плечо к ремню и вставляет пряжку в замок.

– Да? А зачем? – Я с непривычки дёргаю от подбородка ремень, который неприятно давит на шею – очевидно, роста мне не хватает.

– Чтобы не вылететь через стекло, если попадём в аварию.

Он заводит двигатель, и я пугаюсь: это, оказывается, не только громко, но ещё и жутко – будто сама земля вдруг ожила и зарычала. Страх выбивает из головы все вопросы про аварии. Спустя несколько секунд тряска становится чуть мягче, но у меня такое ощущение, будто все органы внутри перемешиваются, как реагенты в колбе.

Доктор осторожно вжимает педаль в пол, выруливая на подъездную дорожку, и я впервые ощущаю подобное; мир вокруг двигается, хотя я сижу на месте! Инерция мягко толкает то в спину, то в грудь; это оказывается так необычно и даже весело. Теперь мне хочется всегда кататься на автомобиле. Я увлечённо слежу, как за стеклом с невероятной скоростью (гораздо быстрее, чем я могу бегать!) проносятся деревья, как мы преодолеваем границу огромных ворот, которые за нами запирает Николай, как внизу из-под колёс выныривают камешки, которые я и разглядеть не успеваю. От этого чуточку начинает кружиться голова, но и оторвать взгляд от пейзажей я не могу, хочется запомнить каждую веточку, мимо которой проносится моё окно.

Дорога начинает петлять серпантином, и я замечаю, что мы едем вниз. Похоже, живём мы на какой-то возвышенности? Спускаемся довольно долго, и картинка всё время меняется – такого в окне дома не увидишь! Через некоторое время сосны расступаются, и сквозь тёмные стволы у подножия мелькает невероятно огромный, тяжёлый, стальной массив воды. Он уходит в самый горизонт, и даже граница неба теряется в далёких грозовых облаках. А это? Это что?

Я прилипаю к стеклу, разглядывая горы. Наверху, в их глубине, скачет кирпично-красная черепица домов, бегут заборы белёных стен, петляют дороги. Сердце замирает: там таится жизнь, горят фары проезжающих автомобилей, мельтешат крохотные, будто муравьи, фигурки людей. Маленькие клочки цивилизации, будто трава меж плит. Там столько всего, о чём