Ричард Матесон - Адский дом Страница 13

В тысяча девятьсот двадцать седьмом году дом поразила эпидемия гриппа. Поверив нескольким врачам среди своих гостей, что туман в долине Матаваски губителен для здоровья, Беласко замуровал окна. Примерно в это же время главный генератор, который больше никто не обслуживал, начал давать сбои, и всем пришлось по большей части пользоваться свечами. Зимой двадцать восьмого погасла печь, и никто не побеспокоился вновь растопить ее. В доме стало холодно, как в морозильнике. И тринадцать гостей умерли от воспаления легких.

Но никому до этого не было дела. К тому времени все зашло уже так далеко, что всех беспокоило лишь их «дневное меню распутства», как называл это Беласко. К тысяча девятьсот двадцать восьмому году они уже докатились до членовредительства, убийств, некрофилии и каннибализма.

Трое слушателей сидели безмолвно и неподвижно, Флоренс склонила голову, Барретт и Эдит уставились на Фишера, а тот негромко, без всякого выражения продолжал, словно рассказывал что-то очень обычное:

— В июне двадцать девятого года Беласко устроил в своем театре подобие римского цирка. Кульминацией было поедание девственницы голодным леопардом. В июле того же года группа врачей-наркоманов начала эксперименты на животных и людях, изучая порог боли, производя замену органов и создавая уродов.

К тому времени все, кроме Беласко, дошли до скотского состояния, они редко мылись, ходили в грязных лохмотьях, ели и пили все, что попадалось под руку, убивали друг друга из-за пищи и воды, спиртного, наркотиков, секса, крови, даже вкуса человечины, который к тому времени многим был уже знаком.

И среди них ходил Беласко, холодный, отстраненный, равнодушный. Беласко, новый Сатана, созерцал свой сброд. Гигантская, устрашающая фигура, смотрящая на созданный им воплощенный ад.

— И как все это закончилось? — спросил Барретт.

— Если бы это закончилось, разве мы были бы здесь?

— Это закончится теперь,— сказала Флоренс.

Барретт продолжил свои вопросы:

— И что стало с Беласко?

— Никто не знает, — ответил Фишер. — Когда в ноябре двадцать девятого года родственники некоторых его гостей ворвались в дом, все внутри были мертвы — двадцать семь трупов.

Беласко среди них не было.

20 ч. 46 мин.

Флоренс прошла в дальний конец огромного зала. Последние десять минут она сидела в углу, «подготавливая себя», как сказала остальным. И теперь была готова.

— Готова настолько, насколько это возможно в таком климате. Чрезмерная сырость всегда мешает, — улыбнулась она. — Займем свои места?

Все четверо уселись за огромный круглый стол — Фишер напротив Флоренс, Барретт через несколько стульев от нее, Эдит рядом с ним.

— Я догадалась, — заявила Флоренс, усевшись. — Зло в этом доме сконцентрировалось с такой интенсивностью, что может заманивать земных духов отовсюду. Другими словами, дом может служить гигантским магнитом для падших душ. Это объясняет его замысловатую структуру.

«Что можно на это сказать?» — подумал Барретт. Он посмотрел на Эдит и был вынужден подавить улыбку, увидев, как она уставилась на Флоренс.

— Вы уверены, что это оборудование вас не потревожит? — спросил он.

— Ничуть. Между прочим, было бы не лишним с вашей стороны включить магнитофон, когда Красное Облако начнет говорить. Он может сказать что-нибудь ценное.

Барретт уклончиво кивнул.

— Он ведь тоже работает на батарейках?

Барретт снова кивнул.

— Хорошо. — Флоренс улыбнулась. — Остальные приборы, конечно, мне не нужны. — Она взглянула на Эдит. — Ваш муж, конечно же, объяснил вам, что я не физический медиум. Я лишь вхожу в ментальный контакт с духами и допускаю их только в форме мыслей. — Она огляделась. — Вы не могли бы погасить свечи?

Эдит окаменела, когда Лайонел послюнил пальцы и окал фитиль свечи, а Фишер задул свою. Осталась только ее — крохотный пульсирующий ореол света в безбрежном пространстве зала: камин погас час назад. Эдит не могла заставить себя погасить свечу, и Барретт, протянув руку, сделал это за нее.

Чернота обрушилась на нее, как приливная волна, так что у нее захватило дыхание. Эдит нащупала руку Лайонела, и этот момент напомнил ей, как однажды она была в Карлсбадских пещерах. В одной из пещер гид выключил свет, и темнота стала такой непроницаемой, что Эдит ощутила, как она давит на глаза.

— О Дух Любви и Нежности! — начала Флоренс. — Мы собрались здесь этим вечером, чтобы достичь совершенного понимания законов нашего бытия.

Барретт ощутил, как похолодела рука Эдит, и сочувственно улыбнулся, хотя жена не могла этого видеть. Он понимал, каково ей, ведь сам он десятки раз проходил через это, когда только начинал работать. Правда, и она бывала вместе с ним на сеансах, но никогда в помещении такого жуткого размера и с такой жуткой историей.

— Дай нам, о Божественный Учитель, средство общения с потусторонними духами, особенно с теми, кто бродит по этому дому в беспокойных муках.

Фишер издал долгий неровный вздох. Ему вспомнилось, как он впервые устроил сеанс здесь в 1940 году — в этом же зале, за этим самым столом. Все предметы вокруг как будто кто-то расшвыривал, один «случайно» угодил в доктора Грэма. Воздух тогда наполнял зеленоватый светящийся туман. Фишер ощутил сухость в горле. «Я не должен устраивать здесь сеансы», — подумал он.

— Да будет наша работа по наведению моста через пропасть смерти успешно закончена, чтобы боль превратилась в радость, а печаль в умиротворение. Всего этого мы просим от имени нашего беспредельного Отца. Аминь.

На какое-то время воцарилась тишина. Потом Эдит вздрогнула, когда Флоренс тихим, мелодичным голосом запела:

— Мир ощутил учащенное дыхание с вечного берега небес. И души, поправшие смерть, снова вернулись на землю.

Эдит почувствовала, как вся покрылась мурашками от приглушенного пения Флоренс в темноте.

Когда гимн закончился, Флоренс тяжело задышала и стала делать пассы у лица. Через несколько минут она стала тереть ладонями плечи, провела ими по груди, животу и бедрам. Поглаживания были почти чувственными, ее губы приоткрылись, и на лице отразилось отстраненное оцепенение. Дыхание стало медленнее и громче и вскоре превратилось в свистящие хрипы и придыхания. Ладони теперь вяло лежали на коленях, а локти и плечи слегка подергивались. Постепенно ее голова запрокинулась и коснулась спинки стула. Флоренс издала долгий неровный вздох и замерла.

В огромном зале не слышалось ни звука. Барретт смотрел на место, где она сидела, хотя ничего не было видно. Эдит закрыла глаза, предпочитая собственную темноту той, что наполняла помещение. Фишер в напряжении сидел на стуле и ждал.