Яцек Пекара - Слуга Божий Страница 13

Гриффо вытер лицо от крови и смотрел на меня взглядом крысы, загнанной в угол подвала. Но это по-прежнему была опасная крыса, любезные мои, и я понимал, что мне надо следить, чтобы он не бросился мне в горло.

Я посмотрел на книги, лежащие на столе, взял первую попавшуюся. Я открыл её и присвистнул.

— Знаете персидский? — спросил я.

— Персидский, арабский и иврит. — В его голосе я не слышал ни злости, ни страха. Он либо уже смирился с судьбой, либо рассчитывал на её чудесный поворот. — Греческий и латынь тоже, — добавил он.

— Ну-ну, — произнёс я с нескрываемым удивлением. — Вы выдающийся человек, господин Фрагенштайн. Мало того, что ловкий купец, так ещё ученый и знаток тайных знаний.

Похоже, он не думал, что инквизитор будет делать ему комплименты, поэтому посмотрел на меня с удивлением. А чего он ждал? Что я с истошным криком начну размахивать кадилом, брызгать вокруг святой водой и бубнить молитвы?

— Признайтесь мне, сделайте одолжение, какова была цель всего этого? — я обвёл вокруг рукой.

— Я отыскал заклинание, способное вернуть мне Паулину, — ответил он. — Было только одно условие…

— Жизнь её убийцы, — я прервал его.

— Вот именно!

— Поэтому вы не позволяли умереть Захарию. — Я покачал головой. — Вы хотели в надлежащее время принести его в жертву. Мучили его, но, всё же, следили, чтобы мука не обернулась смертью.

— Именно так! И сейчас я вам кое-что скажу, господин Маддердин. — Он посмотрел на меня лихорадочным взглядом. — Позвольте мне провести обряд. Что вам за дело до жизни сына какого-то купчишки?! Сколько он вам предложил? Я перекрою его предложение десятикратно! Стократно, если хотите. Отдам вам всё имущество. Всё, чем владею. Одни эти книги стоят состояние, а у меня есть ещё и золото, и недвижимость… Если потребуется, отец…

Я прервал его, подняв руку.

— Это только отрава, — сказал я. — Ничего не стоящая, как и ваша жизнь… Чёрные мантии не предают, господин Фрагенштайн.

Должен, однако, признать, я восхищался глубиной его чувств. Он хотел отдать мне всё, что имел, в обмен на воскрешение любимой. Вот только это «всё» в данный момент означало слишком, слишком мало. Но это уже не его вина.

Многие ли инквизиторы на моём месте воспользовались бы столь щедрым предложением? Не знаю и надеюсь, что немногие или никто. Но, в конце концов, и среди нас попадались черные овцы, ценящие бренные утехи выше святых устоев веры. Как бы я мог заключить сделку с чернокнижником, а потом восхвалять Господа теми же устами, что согласились на такой низменный торг?

Гриффо потянулся к голенищу сапога. Недостаточно быстро. Точным пинком я выбил у него кинжал в тот же миг, в который он направлял его в собственную грудь.

— Даже умереть мне не даёте! — прорычал он и снова забился в угол.

— Дадим, — пообещал я спокойно. — Но только тогда, когда сами этого пожелаем.

— Мордимер Маддердин, инквизитор? — Человек в чёрном преградил мне путь.

— А кто спрашивает?

Он молча вынул из-за пазухи документы и подал мне. Я внимательно просмотрел бумаги. Этот мужчина обладал, не больше, ни меньше, а всего лишь грамотами, подписанными аббатом-настоятелем монастыря Амшилас, человеком, о котором некоторые говорили, что он могущественнее как папы римского, так и всех кардиналов и епископов вместе взятых. Именно в подземельях Амшилас допрашивали самых закоренелых и опасных отступников, это там были собраны и изучались тысячи запрещенных свитков. Я проверил печати и подписи. Они производили впечатление подлинных, а поскольку прославленная Академия Инквизиции натаскивала питомцев в умении распознавать фальшивки, я мог быть почти уверен в правильности моей оценки. Я отдал документы собеседнику.

— Чем могу служить?

— Я забираю твоего обвиняемого, Мордимер, — произнёс он. — А ты держи язык за зубами.

— Как вы, собственно, это представляете? — спросил я со злостью. — Что я должен сказать начальнику Инквизиции? Что птичка от меня упорхнула?

— Генрих Поммел будет обо всём извещён, — ответил человек в чёрном. — Еще какие-нибудь вопросы?

— Конечно, — заявил я твёрдым тоном, и он посмотрел на меня. В его взгляде я ничего не прочитал, кроме равнодушного безразличия, но я был уверен, что на самом деле он удивлён тем, что я не поколебался его задержать. — У меня есть основания подозревать, что граф Фрагенштайн знал, кем является его любовница, и знал, что от этой связи вылупилось дьявольское отродье.

Человек в чёрном приблизился ко мне.

— Опасно обвинять аристократа и императорского посла[33], — сказал он.

В его голосе не было угрозы. Исключительно констатация факта.

— Опасно утаивать правду, будто она была всего лишь прокажённой шлюхой, — возразил я.

К моему удивлению, он чуть улыбнулся уголками рта. В его пустых глазах также блеснуло веселье.

— Граф Фрагенштайн уже не в нашей власти, — произнёс он. — Вчера с ним произошёл несчастный случай. Утонул в реке.

— Тело не найдено, не так ли? — спросил я после паузы.

— Это река с быстрым течением и илистым дном, — прояснил он. — Что-то еще?

Он даже не ждал ответа и быстрым шагом направился в сторону арестантской. Из тени вышли двое других мужчин (как я мог не заметить их раньше?!) и двинулись за ним. Они также были одеты в чёрные кафтаны и чёрные мантии. Были ли они инквизиторами? Я не видел на ткани серебряного, надломленного креста — знака нашей профессии. Но ведь и я нечасто надевал официальный наряд служащего Святой Службы.

Я мог быть уверен в одном. В монастыре Амшилас благочестивые монахи выжмут из Гриффо Фрагенштайна каждую мысль и каждый обрывок знаний. Превратят его в открытую книгу со страницами, заполненными гимнами, славящими Господа. Он будет умирать, зная, что тёмное знание, которое изучал, поможет Слугам Божьим в отыскании, распознании и покарании отступников, таких как он сам.

Минула неделя с тех пор, как я прибыл в Регенвальд. И вот, пришло время прощаться. Я получил плату от благодарного Матиаса Клингбайла и приготовился к отъезду. Когда я выводил коня из конюшни, то почувствовал тошнотворную вонь, как будто исходившую от гниющего тела. Я обернулся и увидел плетущегося в мою сторону Захария. Выглядел он ужасно, не только с учётом того, что часть лица была изборождена старыми шрамами (работа прекрасной Паулины), но прежде всего из-за длинного, сморщенного рубца, тянущегося от угла глаза до подбородка и уродующего всю щеку. Я знал, что всегда, когда вспомню его, буду помнить и о копошащихся в ране личинках, выгрызающих мёртвую плоть из его тела. Тем не менее, я был поражен тем, что он так быстро встал на ноги. Двигался он ещё с явным трудом, однако было видно, что обладал действительно железным организмом.