Александр Лидин - Запах смерти Страница 13

Последние сомнения Колдуна рассеял голос Харона:

– Я встретил…– и тут Харон назвал точное имя, фамилию и отчество Викториана, хотя, как помнил Викториан, он Привратнику не представлялся.

– Его ждут в Исповедальне, – объявил молодой человек, а потом повернулся к Колдуну. – Вам будет открыт Зеленый Лик. Пройдите, – изящным жестом он показал в сторону кабинок. – Там вы сможете задать свои вопросы и узнать ответы…

Внутренне трепеща, шагнул Колдун в сторону Исповедальни. Когда-то он читал фантастический рассказ – нет, даже несколько рассказов какого-то американского фантаста про бюрократию в Аду, но…

Но стоило ему войти в одну из кабинок, ощущение иллюзорности происходящего исчезло. Были Древние, было Искусство, были те, кто служит Древним – некая организация, стоявшая между отдельными индивидуумами, впитавшими в себя крохи Искусства, и теми, кто шел неведомыми путями Знания и Искусства, принимая Вселенную такой, как она есть, не пытаясь вогнать природный процесс в формулу, полученную с помощью статистики. Теми, кто сумел ощутить сам процесс – процесс творчества Природы, который, как и любое творчество, не поддавался алгоритмам человеческих формул.

Стоя на коленях у окошечка в стене кабинки, глядя в настоящий колодец – черную бездонную пропасть, Колдун чувствовал себя маленьким винтиком в машине Мироздания. Он бормотал про себя молитвы. Не «Отче наш», а воззвание к Повелителям тьмы из Книги Эбони. И странные звуки мертвых языков – слова, о значении которых Викториан лишь догадывался, с трудом воспроизводимые человеческим горлом – звучали совершенно естественно меж увитых резьбой стен Исповедальни.

И тогда, тускло замерцав в воздухе, перед ним материализовалось зеленое лицо.

– Я – Зеленый Лик. Я буду твоим куратором.

Голос был нечеловеческим, и хоть Викториан видел движение губ зеленого лица, ему казалось, что слова возникают прямо в его мозгу. Он ничуть не испугался. За последние несколько часов его чувство страха окончательно атрофировалось.

– Куратор? – медленно повторил Колдун. Почему-то это слово показалось ему неестественным, чуждым, принадлежащим миру людей, оставшемуся далеко наверху.

– Можешь называть, как хочешь. Я использовал слово человеческого языка, имеющее наиболее близкое значение. Я буду направлять тебя по пути Искусства. Ты станешь служить нам, и за это мы будем оберегать тебя.

– Значит, я стану твоим слугой?

– Не моим. То, что ты видишь – Зеленый Лик – реально не существует. Я – один из Древних, и для общения с тобой использую образ, который наиболее соответствует твоему восприятию неведомого. Мы – Древние – идем иными путями, чем люди. Хотя некогда мы обитали на той же самой планете, но жили во вселенной с иными физическими параметрами, которая имеет много точек соприкосновения с вашим миром. В вашем мире есть много вещей, необходимых тем из нас, кто парит на грани миров, не нырнув в глубины, куда ушло большинство из нас. Искусство – отражение элементов нашего мира в вашем. Подробно ты узнаешь обо всем в библиотеке, а сейчас я хотел бы, чтобы ты поднялся в верхний мир, устроил свои дела там и возвращался сюда. Трех дней тебе хватит на то, чтобы понять основные принципы и цели Искусства. После этого ты снова явишься ко мне… Я скажу тебе, что делать дальше, и мы заключим договор.

«Договор с дьяволом?»

– Некоторые называют его и так, – согласился Лик, словно мысли Викториана были для него открытой книгой. – Ты продолжишь изучение Искусства. Но не самостоятельно, двигаясь вперед методом проб и ошибок, а целенаправленно, изучая артефакты, возникающие при взаимопроникновении миров; изучая Древние языки; вкусив мяса собратьев своих; служа нам… Только так ты сможешь стать настоящим творцом – художником Искусства…

Глава 3

Путь плоти

Траурный занавес переменили на красный,

Пеньковое платье – на пестрый наряд.

В первый раз Валентина влюбилась в восьмом классе. Ее возлюбленный был на два года старше, молодой, красивый, независимый. Наверное, его независимость и привлекла Валентину в первую очередь.

Он курил на переменах, прогуливал уроки, и это в ее глазах было не проявлениями высшей доблести, а ошибками. Она жалела его на свой лад, и именно жалость стала источником любви. Ночью, засыпая, она видела его лицо: копну вечно нечесаных темных волос, перекошенный рот, глаза, метающие озорные искорки. Как она мечтала о нем! Мечтала, как было бы здорово, если бы они встречались. Она не могла точно сформулировать, зачем люди «встречаются». Ну, может, самое большее – поцелуй. Просто быть вместе, говорить о разных школьных делах, о чем-нибудь еще…

Какой наивной, глупой она тогда была!

Но была ли она нужна своему возлюбленному? Нет! Его девочкой была одноклассница Валентины – настоящая красавица. Темные локоны, огромные глаза, зовущий рот с пухлыми губами. Ее отец работал где-то в министерстве, и что могла Валентина противопоставить ее нарядам, ее косметике? А красавица встречалась с самым крутым парнем, в которого влюблена была большая часть девчонок старших классов.

Как плакала Валентина, глядя в зеркало на свое лицо, неправильные черты которого не могла спасти никакая косметика. Как рыдала она ночами, думая о нем!

Может быть, именно эти юношеские переживания и подтолкнули ее в сторону Искусства.

Валентина никогда не считалась отверженной среди сверстниц, у нее было много подруг, но девочки относились к ней чуть с подозрением, не доверяя ее откровениям, ее детским, наивным чувствам, вере в партию, к которой уже в те годы большинство людей относилось с опасливым почтением либо презрением. Конечно, Валентина была комсомолкой; конечно, входила в школьное бюро комсомола, пыталась заглушить общественной работой пожирающее ее сердце желание быть любимой. Но это плохо ей удавалось.

Мало того, что он, предмет ее вожделения, не обращал на нее ни малейшего внимания, другие парни вообще избегали Валентину. Хотя после, анализируя происходящее и пытаясь добраться до причин сложившегося положения вещей, Валентина поняла, что ее собственная отстраненность лишь увеличила пропасть, разделяющую ее и подростков противоположного пола. Подспудно, как и остальные владеющие Искусством, она тяготела к своего рода мазохизму, наслаждалась чувством собственного убожества.

Она была не дура. Нет, вовсе не дура, и училась на «отлично». Во время новогоднего бала, понимая, что на белый танец нужно пригласить какого-нибудь замухрышку, который потом, может быть, проводит ее домой… а там, глядишь, попросит телефон… Валентина пригласила его. Да, да! Вот так подошла, гордо подняв голову, отстранила плечом богатую красотку и пригласила его. А он ее послал. Матом. Сказал, куда она может убираться с такой мордой. Ни один мускул не дрогнул на ее лице. Безмолвно покинула она актовый зал. Безмолвно поднялась на третий этаж, подальше от кружков и парочек школьников и школьниц. И вот там, в туалете на третьем этаже, она разрыдалась. Как она плакала! До этого она никогда так не плакала. Даже когда пьяный отец выдрал ее в третьем классе. Ей казалось, что глаза ее вместе со слезами вытекли в раковину.