Анна Клименко - Морф Страница 13

Несколько раз, бесцельно бредя на восток, Хаэлли натыкался на жалкие, грязные селения, в которых муравьями сновали авашири. Эльф наблюдал за тем, как в лужах рядом со свиньями копошатся дети, как делят добычу мужчины, как низкорослые, неопрятные женщины ведут немудреное хозяйство. После созерцания чужой и чуждой жизни эльфу хотелось по меньшей мере искупаться; ему казалось, что грязь этого муравейника липнет к нему, а потому испытывал отвращение — и к хозяевам эльфийских когда-то земель, и к самому себе.

Однажды Хаэлли шел по краю болота, старательно обходя трясину. Он услышал, как кто-то, задыхаясь, зовет на помощь. Это было недалеко, эльф подобрался к источнику звука — в двух шагах от твердой земли тонул молодой авашири, совершенно по-дурацки молотя руками по ряске и расплескивая вокруг себя черную болотную жижу. Глядя на то, как медленно погибает человек, Хаэлли мысленно подивился тому, что вообще пошел на крики. В конце концов, ему не было совершенно никакого дела до этих ничтожных, грязных авашири. Он должен был искать морро, а не изучать повадки чужого народа. Хаэлли повернулся и пошел прочь от трясины, стараясь не обращать внимания на раздражающие вопли. Впрочем, они очень скоро смолкли, и эльф наконец смог сосредоточиться на собственном пути.

Еще несколько дней он успешно продвигался на восток. Чутье подсказывало Хаэлли, что его враг двинулся именно туда, вглубь испорченных авашири земель. Там ему была обильная пища, там ему никто не смог бы противостоять; и морро, само собой, должен был стремиться туда, где ему не будет угрожать никакая опасность. Туда, где скорее всего он сможет встретить и виновника своего появления в этом мире. Существовали, конечно, маги авашири, но Хаэлли был слишком низкого мнения об их способностях и умениях, чтобы воспринимать всерьез.

А потом он попал в ловушку.

Уже само по себе это было большой неприятностью, а уж учитывая то, сколько дней он шел, играючи обходя и медвежьи ямы, и капканы, вообще казалось шуткой темных сил Бездны. Но с фактами не поспоришь — и вот уже Хаэлли болтается высоко над землей, подвешенный в прочной сетке. Выхватить кинжал и вспороть плохие веревки было делом нескольких мгновений, Хаэлли, ухватившись за край сетки, повис на руках, собираясь мягко спрыгнуть на землю… Но тут появились авашири, все, как один, вооруженные.

Горстка варваров не напугает воспитанника Дома Охоты. Он мягко приземлился, выхватил меч, и одновременно воззвал к лесу, пусть не Великому, но все же.

«Ага», — удовлетворенно подумал Хаэлли, наблюдая за тем, как взвились к древесным кронам побеги плюща и сотнями змей попадали на головы врагов. Если приказать плющу опутать противника живой сетью, тот сделает это с превеликим удовольствием; половина атакующих сразу оказалась выведена из строя. А вот вторая половина храбро бросилась в бой, и тут уж меч Хаэлли торжествующе запел, купаясь в горячей крови авашири. Сам эльф не получил и царапины, а вот люди попятились, и в их взглядах бился, пульсировал ужас.

Хаэлли презрительно оглядел все это горе-воинство и медленно попятился, собираясь исчезнуть в зарослях так, как это умеют делать эльфы. Авашири провожали его ненавидящими взглядами, но снова атаковать не решались: уж больно велики оказались потери.

«То-то же», — эльф невольно улыбнулся, делая последний шаг к зеленой завесе.

И внезапно пошатнулся. Грудь пронзила острая боль, жаркой волной омыла сознание. Удивленно опустив глаза, Хаэлли увидел, что из-под правой ключицы торчит оперение стрелы. Само по себе это не казалось странным, ведь никто не запрещал авашири стрелять из лука, но… Стрела была определенно эльфийской.

***

…Матушка смотрит жалостливо. В ее огромных глазах цвета молодой листвы дрожат слезы. Тонкие пальцы, унизанные перстнями, тоже дрожат, и руки холодны как та мраморная скамья в саду.

— Скоро тебе предстоит оставить наш дом, сын мой, чтобы обрести дом новый. Молчи и не задавай лишних вопросов, я ничего не могу изменить. Такова воля Владыки.

Очень, просто невыносимо хочется взбежать по ступеням и обнять матушку за пояс, уткнувшись носом в подол жесткого парчового платья, но, подняв глаза, Хаэлли словно на незримую стену наталкивается на строгий взгляд отца. Нельзя. Он — потомок великого рода, и должен уметь держать себя в руках.

— Тебе уготована великая судьба, — медленно, с нажимом произносит отец, — ты станешь защитником своего народа от тварей извне. Ты должен гордиться.

Хаэлли с трудом выпрямляется, гордо вскидывает подбородок. Да, да, он должен, обязательно должен гордиться своим уже кем-то предрешенным будущим.

— Наш род продолжит твой младший брат, — поспешно добавляет мать, как будто извиняясь за что-то, — ты же посвятишь свою жизнь Дому Охоты.

Где-то он уже слышал о Доме. Даже видел однажды эльфа, воспитанника сего заведения: воин был невероятно ловок и силен, каждое его движение казалось отточенным и выверенным. Тогда вокруг шушукались, что, мол, охотник Дома.

«Значит, я тоже стану таким?»

Это было бы здорово. Все знакомые мальчишки будут завидовать, они и без того завидуют: никто так ловко не может метнуть нож, как Хаэлли. Радость пенится сотнями маленьких пузырьков, и Хаэлли ловит себя на том, что улыбается. Матушка, видя, что он доволен, тоже выдавливает вымученную улыбку. Странно, отчего она печальна, когда судьба ее старшего сына так хорошо устроилась? Неужели он упустил нечто важное, недосказанное в этом коротком официальном разговоре?

— Я буду вас навещать, — внезапно смутившись, бормочет Хаэлли.

— Нет, — в глазах отца появляется знакомый стальной блеск, — ты не сможешь нас навещать, Хаэлли Эль’Альдан Иммиро Тан. До конца своих дней ты будешь принадлежать Дому, и в этом твое предназначение.

— Матушка? — голос предательски дрожит, — как же так?

Она молча кивает. В глазах, волшебных, неповторимых, дрожат непролитые слезы. Наверное, она будет плакать, но не сейчас, не при отце — а потом, когда останется одна. Очень, нестерпимо хочется подбежать и, обняв ее за тонкую талию, уткнуться носом в парчовый подол. Но это — недопустимо для отпрыска древнего и могущественного рода. Поэтому Хаэлли, прикусив губу, кланяется отцу и, развернувшись на каблуках, уходит прочь.

***

Он вынырнул из синего, прохладного озера воспоминаний, но вместо воздуха в легких почувствовал магию — чужую, мерзкую, как будто в трахею забралась толстая змея и, засев там, продолжала раздуваться до немыслимых размеров.