Виталий Вавикин - Две жизни для одной мечты Страница 13

Сериал закончился, аппетит пропал. Она допила свое пиво, достала сигарету из оставленной Дуганом пачки, закурила. Рекламный блок начал казаться бесконечным, и Микела выключила телевизор. Темные окна, тишина, кот – и тот куда-то убежал. «Да что не так с этим парнем?! – гневно подумала Микела, вспоминая закончившийся раньше времени ужин. – То он предлагает мне свою помощь и деньги, то критикует мои картины и психует, стоит только заикнуться о его отце…»

Микела прошла в мастерскую, включила свет. «И что, черт возьми, не так с моими картинами?» Она прищурилась, пытаясь посмотреть на дамбу в лучах заката под другим углом. Ничего. Никакой войны и противостояния.

– Может, мне для этого нужно на голову встать?! – гневно сказала она вслух.

«Или же это у Дугана все перевернуто с ног на голову?» – тут же пришла новая мысль. Микела затушила сигарету и взялась за кисть.

– Хотя дорисовать картину здесь – это была неплохая идея, – призналась она, начиная разводить краску.

Воображение ожило, потянулось прочь от дома, к Миссури, скрытой опустившимися сумерками, и дальше, вверх по течению, к дамбе. Сквозь мрак. Сквозь время. Навстречу закату. В прошлое. В теплый вечерний день. Где не было ничего, кроме желанного пейзажа. И ничто, даже время, не имело власти над тем местом, жившим в воспоминаниях.

Микела осторожно нанесла на холст робкий мазок, затем еще один и еще. Окружавшая тишина пьянила и умиротворяла. «Гармония, Дуган, – подумала Микела. – Я рисую гармонию человека и природы. Жизни и смерти. Будущего и прошлого. Света и тьмы… Гармонию, называющуюся жизнью». Она обернулась, не сомневаясь, что увидит позади Дугана Белфорда и старый пикап его отца, о котором Дуган наотрез отказывается разговаривать.

– В чем же твоя проблема, мальчик? – тихо спросила Микела.

Воображаемый Дуган выбил из пачки сигарету и закурил, притворяясь, что не слышит ее.

– Ты боишься или же ненавидишь? Обвиняешь или испытываешь вину перед ним?

– Просто продолжай рисовать, – сказал воображаемый Дуган. – Продолжай, пока можешь помнить, пока можешь держать это в себе.

– И никакого гнева? – спросила Микела. – Никакой истерики?

– Зачем? Мне нравится твоя картина.

– Картина? – Микела недоверчиво повернулась к мольберту.

Закат и дамба на холсте оживали, искрились сочностью красок и необъятностью жизни. Воды Миссури не были больше монолитом. У них было движение, была своя цель, предназначение. Предназначение появилось у каждой детали на холсте, какой бы крохотной и незначительной она ни была.

– Посмотри, Дуган! – позвала Микела, не веря своим глазам. – Вот что я всегда хотела нарисовать. Это… Это… – слова запутались, потеряв смысл.

Это не было уже картиной. Не было даже частицей ожившего мира, планетой, Вселенной. Это было уже нечто большее. Звезда всех звезд. Жизнь всей жизней. Микела зажмурилась, боясь, что если продолжит смотреть, то лишится рассудка. Что-то теплое и пушистое коснулось ее ног.

– Кыш! – сказала Микела, смутно вспоминая, что находится в мастерской своего дома. Черная кошка мяукнула и встала на задние лапы. – Пошла прочь! Тебе нельзя находиться здесь! – закричала на нее Микела, одновременно ругая себя, что забыла закрыть дверь. – Я сказала, кыш!

Она вышла в гостиную, достала еще бутылку пива, закурила сигарету. Сердце то начинало бешено биться в груди, то замирало, почти останавливаясь. Оставшаяся в мастерской картина звала, притягивала. «Проверь. Посмотри. Это же твой рисунок. Твое творение!» Микела жадно затянулась сигаретой, с трудом унимая дрожь.

«Господи, неужели я действительно сделала нечто подобное?»

Она встала на ноги, села, снова встала и снова села.

«А что если это был мираж? Видение? Что если в мастерской меня ждет всего лишь незаконченный холст, на котором люди видят войну и противостояние, а не гармонию и умиротворение?»

Микела выкурила сигарету в надежде успокоиться.

«Что толку гадать?! От ожидания полотно не изменится. Нужно войти и посмотреть. Войти и узнать. Войти и…»

Она распахнула дверь и подошла к мольберту. Белокурая женщина из шестидесятых годов. Женщина, которая очаровала и свела с ума Хатча Пирса. Сейчас она была здесь. На холсте. Поверх пейзажа купающейся в лучах заката дамбы.

– Нет. Только не ты. Не здесь! – зашептала Микела, ища жидкость для смывки краски. – Ты не смеешь! Не можешь!

Рисунок расплылся, закапал на пол радугой цветов.

– Это мой шедевр! – Микела надеялась увидеть за смываемым слоем картину, которую видела прежде. Картину жизни, бытия, вечности. – Ты не можешь забрать это у меня! – шипела она изображению исчезающей белокурой женщины. – Не можешь забрать у мира, у человечества! – сердце замерло. Микела увидела прежний рисунок. Тень рисунка. Мгновение былого шедевра. – Ты сука! – закричала она на мелькнувший в последний раз женский лик, на котором появилась улыбка. В последнем Микела могла поклясться. Но что это значило теперь? Когда шедевр превратился в лужу смешавшихся под мольбертом красок. Когда от былого очарования остался лишь корявый набросок на сером хосте.

Микела развернулась и молча поплелась прочь, в гостиную. Туда, где есть сигареты и пиво. Туда, где есть средство заглушить боль, которую на самом деле заглушить невозможно. Микела тихо всхлипнула, повалилась на диван и, забравшись под плед с головой, закрыла глаза. Ей не снилось снов, а если и снились, то она их не запомнила. Ночь показалась долгой и спокойной, а утро теплым и желанным.

– Как ты вошел? – спросила Микела, увидев Дугана.

– Дверь была открыта. Я постучал, никто не ответил… – он подошел к дивану, протянул ей пластиковый стакан кофе. – Вот. Купил по дороге.

– Выброси, – скривилась Микела. – Я сейчас сварю нормальный кофе.

– Могла сказать спасибо за старания. – Дуган достал сигарету. – Не возражаешь, если я закурю?

– Я же вчера еще сказала, что нет, – она неловко, но весьма честно улыбнулась. – И спасибо за кофе. – Микела прошла на кухню, стараясь не смотреть в сторону мастерской. – Чем вчера занимался?

– Спал.

– А я рисовала. – Она нахмурилась, включая кофеварку. – Кажется, рисовала. Или же мне это просто приснилось… Не помню… – на кухню из гостиной добрался запах сигаретного дыма. – Я думала, ты подождешь, пока я сварю кофе, – крикнула Микела.

– Я много курю.

– Понятно. – Она снова вспомнила мастерскую, мольберт, серый холст на нем. – Можно попросить тебя об одолжении?

– Конечно.

– Ты можешь зайти в мастерскую и посмотреть мой рисунок?

– Ты закончила дамбу?

– Просто зайди и посмотри!