Алина Смирнова - Ключ Вечности Страница 13

С десятилетнего возраста я никогда не видела его плачущим или чего-то просящим. Фрай был воспитан в строгости и в стремлении всего добиться самому. И как мною уже было замечено, в нем всегда жили способности гения. Учился он все классы, только на «отлично», не было наук ему не подвластных. Но жизненный путь он избрал другой. Он выбрал то, через что, мог бы общаться с природой и людьми. Он выбрал — идеальный язык чувств. Он избрал своей душой — музыку. В их гостиную, по его наставлению, сразу же было куплено огромное черное фортепьяно. Тогда он был просто ребенком, переводящим язык природы в музыку. Он писал песни, но мечтал стать чем-то большим…. И стал гениальным пианистом своего времени.

Сказать, что я никогда не любила глупо. Сказать, что я стала бездушной до такой степени, что не могу любить — будет тоже ложь. В восьмилетнем возрасте, незадолго до нашего знакомства с Фраем, я начала видеть сны, в которых постоянно кого-то убивают. И даже не возможно было представить, как меня это травмировало. Весь город только и обсуждал меня, тихо ненавидел, пару раз меня даже избивали мальчишки. В восемь лет ребенок не способен солгать про такие серьезные вещи. Мои родители отнеслись к этому с пониманием, они не верили мне, но и не осуждали. Пробовали лечить таблетками и уколами, от чего я всегда ходила как в полусне и не могла за себя постоять. Ненависть местных жителей, угроза для благополучия моих родителей, сделали меня в восемь лет одиночкой. Девочкой замкнутой в себе самой и не способной контактировать с окружающим миром. Ненависти тогда во мне еще не было, только безразличие. Фрай, уже в свои десять был звездой школы, самым красивым парнем на деревне….

Мы сразу нашли общий язык, потому что оба не любили общество, считая его лишь средством, а не необходимостью. Мы оба любили долго гулять по скалам, спускающимся к морю. И мы оба отличались от всех остальных. Конечно, меня всегда волновало, что я не подходила ему. Не была такой красавицей, у меня были ужасные длинные кудри. Но удивительная нежность и забота Фрая, по отношению ко мне, заставляли меня никогда не сомневаться в нем. Сначала он был заботлив и защищал меня, как младшую сестру. Ведь по логике вещей, мы получались двоюродными братом и сестрой. Я смотрела на него с обожанием и восторгом, он занимался со мной, помогал делать уроки, учил языкам, даже ухаживал за мной, когда я тяжело болела. Во всем он был как заботливый старший брат. Стойкий, непоколебимый характер Фрая, всегда был для меня образцом для подражания. К обществу он относился с особой холодностью и пренебрежительностью. Я знала, что виновата и я, отчасти. Он ненавидел их за то, что они не верили. Он верил. Он чувствовал, что ему я никогда не солгу. Фрая нельзя было обмануть. Он имел способность полностью завоевывать человеческое внимание, подчинять себе. Наверное, из него вышел бы отличный оратор. Никому и никогда, кроме меня и моей семьи, он не помогал. Не общался с моими и своими одноклассницами, безумно влюбленными в него. И Фрай мог себе позволить такое поведение — ему не нужно было общество, все, что ему хотелось, он мог получить сам. Никогда ни у кого не просить помощи, это было его правилом. Мариса Сандерс — его мать, всегда гордилась сыном, который вырос почти без отцовской заботы. Отец приезжал к ним редко, наверное, поэтому Фрай стал таким сильным, научился справляться с трудностями сам. В школе, ненависть, как учеников, так и учителей ко мне, стала еще больше. В средних классах, благодаря поддержке Фрая, я стала второй лучшей ученицей, после чего я всегда училась хорошо, уже без его помощи. При этом все ненавидели меня, видя, что ко мне Фрай относиться по-особенному.

Помню, как мы сидели в классе, парты у нас стояли рядом в дальнем конце моего класса у окна, это был обеденный перерыв, он всегда приходил из своего класса. Фраю нравилось обедать вместе, чтобы он мог непременно покормить меня. Это было так забавно, какой-то четкой грани в наших отношениях не было. Постепенно все шло к тому, чтобы мы стали встречаться. В один из дней я заметила этот настрой в его поведении. Как всегда, запихивая мне в рот своей вилкой кусочки порезанной клубники, Фрай выглядел довольным и умиротворенным. Внезапно нас отвлекла наша одноклассница, которая, будучи старостой, решила воспользоваться своими полномочиями. Конечно, она знала, что Фрай прекрасно помнит, что ему нужно сделать, будучи организатором культурных мероприятий в школе. Но эта девочка, решив, что ее полномочия позволяют ей приблизиться к кумиру, отвлекла Фрая во время одного из его любимейших занятий. Он смерил ее взглядом великана смотрящего на муравья. И облил волной сарказма, девочка убежала и расплакалась, а Фрай, как ни в чем не бывало, повернувшись ко мне, уже улыбался. Только для меня он был милым и добрым, нежным и заботливым. Пытаясь выяснить причину его невероятной любви ко мне, так как я на его фоне, считала себя низшем существом, я продолжала купаться в лучах его тепла.

Мой восьмой и девятый класс, а Фрая соответственно десятый и одиннадцатый, мы провели уже как пара. Мы проводили вместе практически все время, гуляли вместе. Сбегали через балконы, смотреть на звезды и бродить по скалистым берегам ночью. Он написал специально для меня музыку, которую играл, когда мне было грустно. Он владел музыкой невероятным образом. Он вкладывал свою душу в ноты. Мы не представляли себе будущего друг без друга. Наша любовь была чистой, первой, единственной, незабвенной, истинной, воодушевляющей. Она зажигала в нас желание жить и любить. В нашей любви было все, от страсти до заботы друг о друге, как о ценнейшем сокровище. И будучи тогда почти обычным человеком, я мечтала, как и все, о счастье быть всегда вместе. Мы мечтали и мы строили планы. Фрай хотел уехать и стать пианистом и композитором. Я хотела уехать вместе с ним. Но как-то все само собой так получилось, мы с родителями переехали в Хадель-Вилль. Я строила планы по поводу поступления в академию. А Фрай уехал, потому что поступил в тот самый Университет для одаренных детей. И снова мы были вместе. И снова будущее казалось не таким черным.

В ночь, когда убили маму и папу, меня привезли прямо с вокзала, тогдашние детективы. И я все видела, видела своими глазами. В ту ночь во мне умерли последние капли человечности и надежды на будущее. Позвонив Фраю, я попросила его устроить похороны и поддержать бабушку. Это был наш последний разговор. Он пытался меня успокоить, чувствуя, что я собираюсь сделать что-то ужасное. Но было поздно, прижимая к уху телефонную трубку, я ощущала, как обливается слезами моя душа. Сама же я уже не плакала, больше никогда…. Человечность, а затем и душа…. Душа умерла, прощаясь с Фраем, я знала, что он поедет искать меня. Знала, что ему будет больнее, чем мне. Но все равно уехала. С утра я села на поезд до столицы. Я поехала прямиком в Академию, туда, где мое проклятие оценят по достоинству. Да, я мечтала о будущем рядом с Фраем, я мечтала когда-то, прожить прекрасную человеческую жизнь. Где я бы вышла замуж за Фрая, родила ему двоих или троих детей, мы бы жили в доме на берегу в Олексе. Все могло бы быть. Но этого не случилось, и в этом нет ничего ужасного. Я просто поняла, что лучше быть проклятой, но найти того, кто лишил тебя жизни. Чем быть проклятой и пожинать плоды своего проклятия, теряя все дорогое и ценное вокруг. Это не месть…. Это поиск истины, истины жестокой, но вероятно справедливой. Вероятно ли?