Дмитрий Ахметшин - Ева и головы Страница 13

— Как называется? — закричал Эдгар, и от его голоса все вокруг застыли, будто их накрыл ледяной ветер с мёрзлых северных берегов. Почти все дети растворились в тумане, попрятались по им одним известным укромным уголкам — только качнулись ветви растущей по округе жимолости.

— Как называется сия деревня? — повторил Эдгар, и из одного двора ему всё-таки ответили:

— «Туманище Хвойное». Или просто — «Хвойное». Или просто «Туманище».

То мужичок с пышной чёрной бородой, которую он, чтобы не мешалась в работе, прихватил шнурком, да лоснящимися от пота волосами. Он вышел к ограде, неспешно обдирая с пальцев засохшую глину. Кажется, внешность и голос Эдгара произвели на него впечатление: глаза смотрели колко и внимательно.

— Уж не вы ли с крапивной дороги?

— Мы ехали лесной тропкой… вот такой, — Эдгар показал ладонью, как названная тропка петляла.

— В этих краях полно медведей. Вам повезло.

Мужичок смерил взглядом Эдгара, после чего сказал:

— Впрочем, не удивительно. Ты и сам похож на медведя. На лысого медведя, который напялил на себя одежду.

Эдгар не обиделся. Напротив, внимательно и как будто бы с восхищением себя осмотрел, уделив особое внимание ногтям и венам на тыльной стороне рук. После чего пожал плечами и выдал смущённый оскал.

Владелец бороды тем временем продолжал:

— Той дорогой давно никто не ездит. Только зайцы, они иногда так разгоняются, что залетают прямиком в пасти псам.

— Я езжу, — сказал великан. — Я — странствующий цирюльник. Моя работа — пробираться через самые дремучие заросли. Если я могу справиться с твоей бородой, наверняка уж (с Божьей помощью) справлюсь и с кустарником.

Эдгар придержал осла, готового уже тронуться дальше, с живым интересом и немного застенчиво разглядывал местного жителя. В фартуке, пальцы на руках без устали шевелились, будто боялись склеиться. Рядом гудел ручей, приземистая, обмазанная снизу глиной мастерская чернобородого словно стремилась заступить ему дорогу. На широких перилах сушились горшки. В одной из запруд, в часто сплетённой сети, отмокали два больших кома глины. Во дворе был гончарный круг с ножным приводом, бродили важные куры с бурыми пятнами на крыльях — видно род занятий хозяина оказывал влияние абсолютно на всё.

— Чем здесь занимаются люди? — спросил великан.

Мужчина пожал плечами.

— Глиной. Глина — самое благородное из занятий. Из неё до самого центра состоит земля. Туда мы ещё не пробились, пока что соскребаем то, что плохо лежит, но рано или поздно пойдём глубже.

— Ваш посёлок похож на поделку из глины, хороший господин, — высказала своё мнение Ева.

Чернобородый ухмылялся, что Эдгару, судя по тому, как втягивал он щёки, как непрестанно перебирали пальцы повод, действовало на нервы. Он привык быть человеком, который вносит лёгкую панику везде, где бы не появился. Удивило великана и то, как легко заговорила с незнакомцем Ева, но она всего лишь маленькая девочка, для неё мир способен поместиться в шляпке жёлудя, а все люди знакомы между собой и родны. Судя по ветхозаветным легендам, так и есть, но Эдгар из собственного опыта знал, что человека, который тебя не боится, сам с чистой совестью и лёгкой душой можешь начинать бояться. О разбойнике, ваяющем глиняные горшки, правда, он никогда не слышал, но каких только чудес не бывает на свете!

Незнакомец тем временем охотно пустился в повествование:

— Когда-то здесь не было никакого посёлка. Был только тракт, девятнадцатая римская дорога, что тянется до самого Константинополя. Она и сейчас есть, езжайте во-он туда, если хотите на неё попасть. Однажды по ней проезжал караван с каторжниками, которых транспортировали к границе, и у караванщика поломалось колесо на повозке. Как раз на этом месте. Он нашёл здесь глину, закрепил колесо и доехал, куда было нужно. После чего вернулся обратно и поселился здесь, добывая самую добрую в мире глину. Тому уже больше двух сотен лет.

— Вообще-то мы не проездом, — заметил Эдгар. — Господь вёл меня за собой.

— Ты что, паломник?

— Скиталец по всему земному свету. Смиренный вопрошатель: «не найдётся ли, за хлебную корку, для моих рук работы?»

— Ну, ступай с Богом. Может, и найдётся. Вон там, видишь, где раздвоенная ель? Увидишь дом нашего священника, настоятеля и наставника. Спроси его. Он ответственный за нас перед Небом, он и скажет: можно ли тебе доверять или нет.

Чернобородый показал им дорогу, а потом долго глядел вслед, разминая комок глины, который как раз отмок до нужного состояния.

Церковь не пыталась состязаться с соснами в высоте и величии. Напротив, она будто говорила: «я здесь, чтобы решать проблемы земные. Пусть и по небесным законам, но законы прекрасно слышно и на такой высоте».

Священник, сгорбленный мужичок ближе к закату лет, представился Густавом Сероносым. Судя по неуловимому сходству с недавним их собеседником, обладателем великолепной бороды, общим предком большой части здешнего люда был памятный караванщик, который первым испытал на прочность местную глину.

Приняв от Эдгара горячие молитвы и пообещав сопроводить их по назначению, он внимательно выслушал цирюльника. Затряс головой:

— Не знаю, чужеземец. Не знаю. Одно скажу — резать волосы и брады я тебе здесь не позволю. Борода — то, что отличает мужчину. В ней и память, и благость, и честь. Наши предки носили бороды…

Густав Сероносый запнулся. Кажется, он только сейчас разглядел, что щёки Эдгара гладкие, точно коленка.

— Вот ты! — сказал он, и палец, изогнутый, будто древесная ветвь усеянный «глазками», бородавками, уткнулся в грудь великану. — Ты похож на… на…

— На рыбину, — услужливо подсказал Эдгар, и шея его зарделась.

Священник как будто растерял весь свой гонор. Он продолжил скрипучим голосом, всё больше походя на расколотое корыто:

— Ну и как же ты — рыба! — смеешь обращаться к Христу, будто настоящий человек? Ты, тронувший подбородок свой бритвой…

— Она не растёт, — сказал Эдгар. Снял шляпу, чтобы показать, как до этого Еве, последствия травмы. — С самого детства — ни одного волоска.

— О… — сказал Густав Сероносый. — Тогда ты правильно делаешь, что простираешься перед волей Творца нашего Небесного. Ты вроде и человек, и навечно, до старости и смерти, мальчик. Страшное наказание. Советую совершить паломничество в святые земли, но не подходи, заклинаю, не подходи к Храму Гроба Господнего, если, конечно, слухи врут, и он ещё зиждется на израильской земле, ещё не разрушен неверными, ближе, чем на пятьсот шагов.

— Так и сделаю, отец, — смиренно пообещал Эдгар. Ева, спрятавшаяся за одной из деревянных лавок, наблюдала, затаив дыхание, как великан искренне потупился перед вновь впавшим в буйство человечком, похожим в своей истрепанной рясе на сморчка.