Елена Арсеньева - Большая книга ужасов – 68 (сборник) Страница 14

– А откуда вы знаете, что я у банника приютился? – изумился Васька.

– Да ты на себя посмотри, – хихикнул портрет. – Нешто непонятно, откуда ты по грязи да через травищу выбирался? С огорода, конечно! А в огороде у меня банька стоит, а там известно кто живет – банник!

Васька перестал дышать.

– Да не бойся, – добродушно усмехнулась Марфа Ибрагимовна. – Я тебя Ульяне не выдам. Пускай сама ищет, где ты прячешься. К тому же я рада, что баннику хоть немножко, да повеселей теперь стало. Ведь это же бывший знахарь Кузьмич, мой старинный друг-приятель…

Сладенького ехидства, звучавшего в голосе портрета, Васька вынести не смог!

– Друг-приятель?! – возмущенно вскричал он. – Значит, это вы его банником сделали по дружбе? Ничего себе! Я бы таких друзей и врагу не пожелал! Вы были ведьмой, злой ведьмой…

И тут же прикусил язык.

Как бы Марфа Ибрагимовна не обиделась и не погнала его вон, отказавшись отвечать на вопросы! А еще она, рассердившись, вполне может рассказать Ульяне, где прячется беглый кот-оборотень по имени Васька Тимофеев…

– Зря ты меня коришь! – обиженно крикнул портрет. – У каждого в жизни свое предназначение. Надо ж кому-то и ведьмой быть, не всем в святые подаваться. И солнышко не всегда светит – ночь тоже надобна! На путь свой, роком назначенный, ступив, мы, ведьмы, с него сойти уже не можем, хоть иногда и рады бы. Вот и маемся до смерти, и даже иногда после нее! А тут всякие коты мне в глаза былыми грехами тычут! Ну-ка, пошел отсюда вон сей же миг!

Васька собрал все силы, чтобы не залиться слезами от разочарования. Ну кто его тянул за язык! Хотя как было смолчать, слушая такое наглое вранье?!

Все пропало. А он так надеялся на помощь портрета…

Васька повернулся и убито поплелся к двери, заплетаясь лапкой за лапку, как вдруг Марфа Ибрагимовна сердито воскликнула:

– Куда собрался?! А ну, воротись немедля! Приходил-то чего ради?

Васька замер, не веря удаче. Потом нерешительно повернул голову и осторожно пробормотал:

– Хотел увидеть маму с папой.

– А зачем? – подозрительно спросила старуха.

– Как зачем?! – изумился Васька. – Соскучился очень. Разве вы не скучали по своим родителям, когда разлучались с ними? Или не разлучались никогда?

– Не только не разлучались, но и не встречались, – буркнула Марфа Ибрагимовна. – Сирота я, не помню ни отца, ни матери, рано померли.

– Ужас какой… – сочувственно шепнул Васька.

– Зато не скучала по ним, не томилась, как ты томишься! – возразила Марфа Ибрагимовна и внезапно брякнула: – Так и быть, покажу тебе дом родной.

Васька, не веря своему счастью, одним прыжком очутился напротив портрета и уставился на него.

– Правый глазок, родименький браток! Покажи левому, что видишь! – прошамкала старуха.

В то же мгновение трещины на портрете разгладились – и дивное лицо золотоволосой красавицы возникло перед Васькой, который не смог сдержать восхищенного вздоха.

Он взглянул в зеленое око – однако ничего в нем не увидел, кроме черного зрачка, в котором сам же и отразился: серый чумазый котишка… смотреть тошно!

– Правый глазок! – повторила Марфа Ибрагимовна мелодичным голосом несказанной красавицы. – Сделай милость, покажи, что видишь!

Ничего не изменилось.

Прекрасное зеленое око сердито прищурилось.

– Ну и пакость же моя вторая половина! – пробормотала Марфа Ибрагимовна. – Кажется, вся моя вредность ведьминская в ней собралась с тех самых пор, как барин по портрету ножом полоснул!

Ничего себе… тот же барин, который был в ведьму Марфушку влюблен до одури и заказал художнику ее портрет, – он же его и разрезал?!

Васька чуть не задохнулся от любопытства и только хотел спросить, как и почему могло такое произойти, однако спохватился и прикусил язык.

Потом спросит. Сейчас не стоит отвлекать Марфу Ибрагимовну. Может, ей все-таки удастся договориться со своей второй половиной?

– Правый глазок, а правый глазок! – умоляла Марфа Ибрагимовна. – Ну потешь меня, родименький браток, ну порадуй, а то тоска берет несказанная – на одном месте висеть, в стенку пялиться. Я эту стенку уже наизусть знаю, до каждой трещинки! И я одна, вечно одна, ко мне даже таракан запечный не заползет, пауки и те давно сдохли. Тебе-то хорошо – тебя к людям отправили, веселее тебе! Ну покажи, что видишь! Ну сделай милость!

Правому глазу, наверное, стало все-таки жаль левого, пребывающего в тоске-печали, потому что зеленое око Марфы Ибрагимовны вдруг сделалось похожим на глубокий омут.

Васька словно бы нырнул в него – и увидел свою комнату…

Правда, узнал ее не без труда. Это же ужас, во что превратил ее новый обитатель!

На диване громоздится какая-то куча-мала из простыней, подушки, одеяла и всевозможной Васькиной одежды, смятой и даже наизнанку зачем-то вывернутой.

Книги валяются на полу, у некоторых оторваны переплеты.

Васькины грамоты за спортивные достижения и за победы на олимпиадах по русскому языку, раньше висевшие на стенах, теперь изодраны в клочья вместе с обоями.

Клавиатура компьютера покачивается над полом на одном проводе.

Монитор лежит экраном вниз.

Сам процессор, к счастью, коту-мальчику сверзить на пол не удалось: «железо» было тяжелое, старое, заслуженное, в свое время, до появления ноутбуков и планшетов, верой и правдой долго служившее еще отцу, – однако беспроводная мышка загнана в дальний угол. Видимо, с ней поганый захватчик жизни Васьки Тимофеева наигрался вволю!

Ну и куда, интересно, смотрят хозяева этой квартиры?! В смысле взрослые, в смысле родители? Если бы Васька в былые времена позволил себе устроить хотя бы половину этого разгрома, с ним вообще неизвестно что бы сделали! А этому самозванцу, значит, все можно?!

Впрочем, Васька благодаря правому глазу портрета немедленно разглядел, что дома нет ни мамы, ни папы, поэтому сделать неизвестно что с котом-мальчиком просто некому.

А вот и он! Вот и паршивый самозванец!

Кот-мальчик стоял у окна и внимательно туда смотрел.

Под окном находился небольшой пустырь, кое-где заросший травой, а кое-где усыпанный кучами песка. С другой стороны окна выходили в самый обыкновенный двор – уродливую коробку между семиэтажками, заставленную машинами до такой степени, что детская площадка, казалось, испуганно съежилась между ними. На эту горку, в эту песочницу и на эти качели никто никогда не ходил – все играли именно на пустыре. Обычно здесь было полно народу: на продавленных ящиках, принесенных от соседнего магазина, сидели мамочки и присматривали за своей малышней, копавшейся в песке. На другом конце пустыря мальчишки гоняли мяч или девчонки играли в бадминтон.