Виктор Гламаздин - Одна против зомби Страница 14

Я, например, искренне не понимаю, почему двое мужчин могут заключать друг с другом брак, а женщина с двумя мужчинами заключить его не имеет право? Почему нельзя пожениться, допустим, трем женщинам с двумя мужчинами? Почему современное европейское общество, практически разрешившее брак человека с животным, запрещает брак между тремя-четырьмя-пятью людьми?

А уж сколько юридической ботвы накручено вокруг развода! Диву даешься, читая судебную хронику о разделе имущества олигархов с олигархшами. Сколько маленьких юридических тонкостей и большого алчного жлобства!

Одно только радует, в России и всей остальной Европе суд на нашей стороне, сестрицы. А вот на Юге развестись с мужем и пойти босой по миру — одно и то же. Там вообще, муж может в любую минуту вышвырнуть надоевшую жену вон из дома. Достаточно в присутствии свидетелей трижды сказать: «Пошла вон, старая перечница!» И все — брак расторгнут.

А вот жене послать куда подальше мужа, да еще оставить при себе детей и часть общего имущества практически невозможно. Ей придется доказать в суде, что ее муж — полное дерьмо, кровавый маньяк и сатанист. Такая фигня, как супружеская неверность или переломанные тебе мужем руки-ноги, у судей вызывают только смех.

Более того, в уголовных и гражданских разбирательствах свидетельство женщины не стоит и половинки мужского свидетельства. И засудить бабу мужику в два раза легче, чем бабе мужика. Даже наследства она от любимого мужа не получит ни полушки. После его смерти все барахло и баблосы заберут наследники-мужики.

В Африке и Азии девочкам с раннего детства вдалбливают: «Вы неполноценные твари, которые могут компенсировать свою испорченность только служа, как собаки, мужикам».

Даже европейские либерасты давно уж смирились с тем, что демократия не бывает без паранджи, а посему и не особый грех мужчине поучить женщину палкой по башке.

Нет, если, конечно, эта женщина принадлежит к истеблишменту (ненавижу дурацкий термин «интеллигенция», выдуманный питерскими обывателями, чтобы отделить себя от чуть более быдловатых городских мещан), то ее изнасилование или мордование вызовет скандал.

А вот простым девчонкам в Европе все хуже и хуже живется. В Англии есть города, где изнасиловать «телку» такое же обычное дело, как пыхнуть ганджубасом. Например, в Южном Йоркшире изнасиловали почти всех маленьких девочек при полном попустительстве властей, которые с этого получали голоса избирателей-мужчин.

Помню, охренела, когда услышала по радио, как в саудовской женской гимназии заживо горела — истошно крича в разбитые окна — сотня учениц, а пожарные-мужчины отказались им помочь, дабы не осквернить себя пребыванием в «женском помещении». Вот так и смотрела, как горят девчонки, толпа бородатых мужиков… Своей бы рукой удавила бы этих ублюдков!

На мой взгляд, те, кто во имя каких-то там «традиций и канонов» насилует и забивает стальными прутами женщин, наслаждаясь их воплями боли и отчаянья, — враги не только человечества, но и всего Мироздания, враги любой разумной расы во Вселенной.

А это значит, рано или поздно эти подонки получат по заслугам из бортовых орудий космических линкоров инопланетят, раз все суды по правам человека на Земле ссут связываться с изуверами.

Уверена, нынешний ренесанс всяческих суеверий, по которым женщин надо лупить дубиной за появление в людном месте, случился неспроста.

Думаю, это следствие того, что женщина становится очень серьезным конкурентом мужчине в борьбе за низкооплачиваемое рабочее место, где нужен неквалифицированный труд. А такое место на Юге и в диаспорах южан в Европе — зачастую единственное средство для малограмотного мужчины выжить и прокормить семью.

Однако, сестрицы, тут возникает один прелюбопытнейший парадокс. Оный состоит в том, что там, где женщина — королева, аборигены вымирают, а их землю занимают пришедшие с Юга и Востока пацаны, для которых женщина — разновидность домашней скотины.

Европейцы со всем их благородным отношением к женщинам стремительно вырождаются. Это видно по Лондону, Парижу и даже бывшему нацистском Берлину, по которому вместо колонн штурмовиков-факелоносцев уже вовсю шастают многодетные толпы из Малой Азии.

Лет через сто в Западной Европе все аборигены вымрут окончательно, а плодящиеся, аки кролики, пришельцы-мракобесы унаследуют всю эту изрядно политую в Первую и Вторую мировые войны землю. И поделом западноевропейцам! Это им за восточноукраинцев!

Подумав неделю обо всем об этом — таком нелегком и непростом, — я решила взять тайм-аут и не форсировать свой переезд к Толику, сохранив независимость, толком, правда, не понимая, чем же она мне так дорога.

— Я не хочу жить на чужие деньги, как содержанка, — объяснила я Толику, когда мы копались в залежах заготовок под холодное оружие в сарае «Кольчужника».

— Если рассуждать так, то придется признать, что большинство более-менее обеспеченных семей, где жена — домохозяйка, это союз содержанки и папика, — резонно заметил Толик.

— Так и есть, — не стала спорить я. — Ну не то, чтобы уж совсем так. Но что-то подобное имеет место быть. Я, конечно, отнюдь не против совместной жизни и кучи детей в довесок. Любая нормальная девица еще с детства о таком мечтает. Просто мне надо еще чуток понадрываться на ОВО «ЛАДИК», заработать баблосов и закончить учебу на псифаке.

— Баблосы тебе не понадобятся.

— Почему?!

— От трудов таких тяжких на гособеспечение перейдешь. В сумасшедшем доме все бесплатно.

— Издеваешься?

— Есть немного.

— То есть тебе меня — бедную и несчастную — совсем не жаль?!

— Жаль, конечно… что дури в тебе еще до фига и больше.

— Ты чо!? Ты меня, типа, дурой назвал?! — мое солнечное сплетение обожгло изнутри обидой, словно туда плеснули крутым кипятком из кастрюли с варящимися пельменями.

— Суди сама, Ника. Как еще можно назвать человека, которого постоянно, как лоха, разводят сказками о баснословных премиальных. Ты бегаешь за копейки целыми днями. Разве это похоже на поведение умного, знающего себе цену человека?

— Итак, я, значит, дура…

— Ага.

— Злой ты, Толик! — внутри моего разгневанного организма все горело-кипело-плавилось, и мне даже казалось, что стоит хоть чуть-чуть расслабить уши, из них тут же с воем повалит густыми и горячими струями пар. — Ухожу от тебя! Больше не звони и не мыль мессаги! Ушла любовь, завяли помидоры!

Я — разъяренная и обиженная, словно кошка, выпоротая хозяином за абсолютно чужие какашки, — двинулась к выходу из сарая, оставив Толика за спиной. Сбила ударом ноги на землю сложенные пирамидой копья, стоящие на моем пути. И грязно-прегрязно выругалась (не надо было этого делать; не дамское дело — так ругаться незнамо из-за чего; вот было бы из-за чего, тогда совсем другое дело).