Марина Дяченко - Пентакль Страница 14

– Ай да паспорт! – захохотали те, что под локти Черта взяли. – Всем паспортам паспорт! Да с таким тебя, гражданин, и в тюрьму Лукьяновскую не пустят!

Что правда, то правда. Сплошные «минусы» в паспорте: в Москву нельзя, в столицы республик нельзя, и даже в центры областные. Некролог, не паспорт! Видно, здорово досадил Черт начальству пекельному.

– Ну, ладно, – отсмеялись. – Держи, лишенец. Живи пока!

А как вернули документ, как вышел Черт на площадь у вокзала… Куда теперь? Прежде все помнил: там шинок огнями светил, там голова, грешник забубенный, проживал, там ведьма знакомая из-за плетня выглядывала. А теперь… Дома кирпича красного в два этажа, грузовики по дороге пыль снежную поднимают. Холодно, сыро… Куда Черту податься?

– А здоров будь, значит!

Поглядел Черт – подумал, что прежние весельчаки вернулись. Ан нет, не они – знакомец давний из родного Пекла.

– Никак Фионин? – всмотрелся. – Ишь, каким важным стал, и не узнать-то!

Сам же смекнул: хоть и в шапке-бирке, хоть с паспортом негодным, а все одно – встретили.

– Да и тебя не узнать! – отвечает ему черт Фионин. – Словно после лагеря исправительно-трудового. А меня по фамилии звать не моги, с «гражданином» именуй. Ну, пошли, что ли?

Не стал Черт спорить. Это прежде Фионин самым никудышным чертом считался – из тех, что веревки висельникам подают. Теперь и морду отъел, и в пальто ратиновое вырядился. А на левом боку, под пальто – револьвер в кобуре желтой. Вроде и не видно, но только от взгляда чертячьего не скроешь.

Зашли они в ресторанчик вокзальный, взял черт Фионин «мерзавчик» да пару котлет, стаканы выставил.

– Не потому угощаю, что персона ты значительная, – пояснил. – Был ты важным – никаким стал. А потому угощаю, что у нас у всех теперь чертячье равенство. Прежде небось и горилки со мной бы не выпил, побрезговал, а теперь – не откажешься, поди!

И вновь не стал Черт спорить и отказываться не стал. Про себя же решил, что прав приятель его Жан-Поль Сартр. Захотел черт Фионин гонор свой показать, с гостя спесь сбить, а ведь доброе дело сделал. И водки поднес, и поведать о здешнем житье-бытье захочет. Иначе зачем приглашал?

И в самом деле. Как выпили, котлетами холодными зажевали, приосанился черт Фионин, платком батистовым губы вытер.

– Ну, слушай! Чего прежде было – забудь. Раньше ты волю свою показывал да Месяц с небес перед Рождеством воровал, теперь же – зась! Наша теперь власть!..

Не выдержал Черт – улыбнулся. Славная была история с Месяцем, ох славная, даже теперь вспомнить приятно! Ведь это только кажется, что Месяц с небес легко добыть, если ты черт, конечно. Хитрое оно дело, не всем чертям доступное.

– И про Рождество забудь. Нет теперь Рождества – и Великдня нет, и Петрова поста разом с Великим. Порядки теперь здесь правильные, пекельные. Никаких тебе ведьмовских шабашей, никаких опыров с одминами. Были – и нету! А какие остались, строго живут, по патенту работают, не самовольничают. Потому что души теперь тоже целиком – наши. У кого хотим, у того отнимаем, и не иначе. Понял ли?

– Понял! – кивнул Черт, немало удивляясь. – Что ведьм с прочими скрутили, ясно. И что души ваши целиком – тоже. Но с Рождеством-то как вышло?

Сам же думает: болтай, Фионин, болтай! Никогда ты умом своим чертячьим не славился. Чеши языком длинным!

– А календарь о восемнадцатом годе зачем меняли? – заухмылялся черт Фионин. – Календарь поменяли, а праздники все в прежние дни оставили, по старому стилю. Вот и нет теперь в них силы!.. Ну, не это главное. А главное, что первым сегодня у нас в районе гражданин Сатанюк. Скажет – орденом тебя наградят, скажет – шкуру на школьные ранцы сдерут. Он и среди нас, чертей, первый – и среди людей тоже. Потому как прятаться нам, чертям, сейчас не резон, напротив. Так что слушайся во всем – да приказы выполняй. Вот Рождество отмененное отгуляем и поставим тебя, лишенца, веревки висельникам подавать. Забудешь о своем Париже, ох забудешь!

Совсем скверно Черту стало. Понял: и такое сделают. А главное, знал он черта Сатанюка, что ныне «гражданином» обернулся. Довелось встречаться! Да так, что и без новой встречи вполне обойтись можно.

Поглядел на него черт Фионин, лапой пухлой по плечу похлопал.

– Понял? Вижу, понял! Ну ладно, живи – пока! А мне на бюро райкома пора, списки утверждать станем. На таких, как ты, вражина!..

С тем и откланялся. То есть кланяться, конечно, не стал, даже кивнул еле-еле.

Вышел Черт на улицу, чемоданчик фибровый в руке пристроил – да и побрел куда глаза глядят. Идет, а сам вновь о приятеле Сартре размышляет. Вот ведь как выходит! Вроде доброе для них, чертей, дело случилось: и Рождества нет, и черт знакомый на хуторе, что теперь райцентром стал, верховодит. В прежние дни, когда любой казак мог молитвой припечатать, о таком и не мечталось. Казалось бы, хорошее дело? Вот только почему-то все больше о веревке намыленной думается – и не чтобы висельнику ее подать, а чтобы себе оставить.

Идет Черт, о Сартре размышляет – и по сторонам поглядывает. Не позднее еще время, ходит народ туда-сюда по улице. Принюхался Черт по привычке – не пахнет ли где грехом? Дрогнул ноздрями – да чуть и не задохнулся. Всюду, всюду дух грешный! И такой густой, что с непривычки обмереть можно. Не поверил Черт, в душу первого встречного заглянул. Эхма, что в душе-то! Мечтает она, как рассмотрят в «инстанции» письмо анонимное, которое три дня назад в ту «инстанцию» отправлено. Рассмотрят, меры примут. Черт – в другую душу, а там и вовсе мрак. Вспоминает душа, как врагов лютых к кирпичной стенке ставила, как сапоги да галифе, еще теплые, с дружками своими делила. Помотал Черт башкой ушастой, высмотрел на улице дивчину пригожую. Уж у такой в душе иное совсем будет!

И вправду – иное. Умел бы Черт краснеть, залился бы краской до кончиков ушей своих собачьих. А тут и не покраснеешь даже. Одно осталось – лапой когтистой махнуть. Махнуть – и ночлег искать приниматься. Потому как в дни прежние можно было к знакомой ведьме заглянуть или в шинке пристроиться, а теперь, да еще когда в паспорте – сплошные «минусы»…

Повезло Черту – порой и такое случается. Дошел он до места, где раньше постоялый двор был, где чумаки, что из Крыма ехали, шеляги чумацкие пропивали. А там он и есть, двор постоялый. Почти такой же, только стены кирпичные да на вывеске «Дом колхозника» значится. Обрадовался Черт, заулыбался. Там, где торгуют, там ему, Черту, и место, как бы времена ни менялись. Достал он бумажник, подсчитал наличность (три червонца всего оказалось). «Хватит ли?» – подумал. Решил: «Хватит!» Зашел в ларек ближайший, взял две скляницы зеленого стекла с белыми «бескозырками» – и на порог. А как чемодан фибровый под койку бросил, так и пошел со сторожем местным знакомство сводить.