Кирилл Партыка - Подземелье Страница 14

Будто бы за какие-то грехи духи там, или боги ихние насылают проклятье.

Становится один из племени кундигой, оборотнем, значит. Наполовину человек — наполовину медведь. И кундига этот людей дерет. Ты вот ухмыляешься, а у нас, видишь, что получается. Без вести пропавшие — раз, случай вчерашний — два. Здесь же в одном конце дунь — в другом все слышно. Народ уже досконально про выпущенные кишки осведомлен. И вот, пожалуйста. Крик подняли в конторе: не пойдем ни в какую! Мы и так, и сяк, убеждали, что сами же без заработка останутся. Бесполезно! Говорят, со стариками советоваться надо. Тяжело с ними беседовать. Но что удивительно, раньше не было такого. Массовый психоз какой-то.

— Плоды просвещения!

— Ага, плоды! Знаешь анекдот? Получил абориген благоустроенную квартиру.

Приходит комиссия. В комнате юрта, в ванне рыба засолена, в унитазе ягода замочена. Спрашивают хозяина: ну, ладно, а до ветру-то куда ходишь? А за юрту, отвечает.

Я здешний. Помню, пацаном еще был. И обычаи они соблюдали, и природу берегли, не как мы — языком. Честные, аж до смешного иногда. Обманывали их частенько. А пьяные — дурные. Чуть чего — за нож, за ружье… Теперь поиспохабились, водку жрут по-страшному, чуть не с пеленок. Они на это дело послабее нашего. За пойло у них и шкурки, и что хочешь выманивают. Хватает специалистов! Весной, когда промысла никакого нет, поопухают, лазят, как вши по падали, ей Богу! У нас со спиртным и сейчас напряг, а раньше завезут с побережья раз в навигацию и баста. Так они одеколон жрут, стеклоочиститель — что попадет. На путине, пьяные, тонут, в лесу зимой замерзают. Меньше их стало. Кто уехал, кто загнулся, а по пьянке детей не наделаешь.

— Ты уж и нарисовал картину. Прямо геноцид какой-то, — не выдержал Сергей. — И чего ты орешь? Я, что ли, во всем виноват?

— Ты, наверно, в детстве газетки почитывал, — огрызнулся Логинов, — про национальную политику партии и рост благосостояния малых народов. А она, эта политика, вот тут, у меня пред глазами была. А сейчас вообще никакой не стало.

Знаешь, почему они сами себе гадят? Потому, что не их эта тайга. И река не их, и все остальное, чем испокон веков жили. Только теперь воровать стало вольготно.

Что урвал, то твое.

Прадед мой в двадцатых годах здесь поселился. Говорил, ни мы им не мешали, ни они нам. При мне еще здесь стойбище вниз по речке было. Так первый секретарь райкома дал команду дорогу туда перерыть, товары тамошним отпускать в магазинах запретил, чтоб быстрей, значит, в поселок переселялись. А то ему сверху пеняли, дескать, с пережитками плохо борется. Они не больно ершистые, не бунтовали.

Сказали «люминь» — значит «люминь». Оно, вроде, и правильно — просвещение, здравоохранение! Чего только они от этого просвещения спивались да вымирали?!

Или вот шаман тут жил. Камлал себе втихаря. Так здешний комитетчик суетился-суетился! Чужими руками раскрутили шамана. Шкурки ему левые навесили и посадили. Красота, нету пережитков! Долго он отсутствовал, а вернулся, к нему опять люди пошли: кто лечиться, кто за советом, кто что. Значит, нужен им он, а не прогноз погоды. Погоду они без всякого радио лучше нас узнают. Они и в прежние времена не шибко понимали, для чего их по-другому жить заставляют. А сейчас вообще обалдели.

— Ну, в тайге своей они бы от цивилизации не попрятались. Исторический закон.

— Что я, дурак совсем, не понимаю?! Но вот они меня вроде и уважают, а напьются, и знаешь, что говорят? Ты, говорят, Коля, у нас все забрал, тебя резать надо.

Вот так. Это я у них забрал? Я сам охотник. Мне с ними в лесу не тесно. Мне там с другими тесно стало, которые за деньги мать родную в штабель закатают!

— Да что ты ополчился на меня? — рассердился Репин. — Я в генсеках не состоял и олигархом не заделался. Лесом не торгую!

— Ладно, извини, обидно просто. …В полдень Логинов предложил отобедать у него, но Сергей отказался.

— В кафе ваше схожу, прогуляюсь по свежему воздуху.

— Ну-ну, полюбуйся на достопримечательности. На коровью лепёху не наступи. Кафе рядом, от крыльца налево.

За окном, провисая к земле дряблыми животами, не спеша волочились низкие тучи, время от времени просыпали на окрестность пригоршни мелкого дождя, но от фантастического ночного ливня остались только бескрайние лужи, да осклизлая пленка глины, затянувшая хилый асфальт мостовой.

После сытного обеда Сергей закурил и медленно пошел по улице, которая метров через сто превращалась в раздрызганную колею, заплывшую непролазной грязью.

Вместе с асфальтом кончались и двухэтажки, со склонов сопок сползались к дороге разномастные домики на одного-двух хозяев и кособокие бараки. Прямо за огородами начиналась тайга, в которую упирался дальний конец улицы.

Прогулявшись до истоков колеи, Сергей повернул назад и нос к носу столкнулся с Егором Матюхиным, давешним разговорчивым понятым. Заметно было, что Егор продолжал активно ликвидировать содержимое известного вещмешка, но памяти не терял и пребывал в устойчивом состоянии средней пьяной одури.

— Здорово, Егор, как по батюшке, не знаю, — приветствовал его Сергей, имея к пьяненькому свой интерес.

— Здрас-сте, гражданин начальник, — признал его Матюхин. — Зачем по батюшке?

Меня милиция все больше по матушке величает.

— Ты, говорят, до отсидки охотником был?

— А как же, был. Но устал потом конкретно. Чичаза больше по истопному делу.

— Это уж где кому лучше. Я что хотел тебя спросить, Егор батькович. Ты ночью что-то про карты, про геодезистов рассуждал. Опровергал, вроде как, медведя.

Шутковать изволил или соображение какое имеешь? Так ты поделись, слушай.

Тет-а-тет, без протокола.

Болтовне Матюхина про козни геодезистов, Сергей, конечно, не поверил. Но уж коль столкнулись нос к носу, почему бы не прощупать да не забыть со спокойным сердцем? Кроме того, промелькнуло ведь в разговоре Онуфриева со следователем какое-то сомнение по части медведя. Так что бы это значило?

— Да я дуру гнал, начальник, — без обиняков сообщил кочегар. — Костька, опер, сопля соплей, а туда же. Забурел шибко. А ты уши развесил?

— Ну, как же! Надеялся с твоей подачи орден заработать. Да за медведя кто же орден даст? А? Как думаешь?

— Кому ж еще быть, кроме медведя…

Но как-то так сказал это Матюхин, будто удочку забросил.

— Сам же говорил, что зверь сейчас сытый, возле поселка ему делать нечего.

— И то правда.

— Так ты же охотник, должен в таких вещах понимать.

Матюхин топтался на месте, косил по сторонам, вроде цену себе набивал. Наконец, произнес негромко и почти трезво: