Лис Арден - Мастер теней Страница 15

Она была хороша особенной, тонкой красотой: жемчужно-бледная кожа, изящные черты лица, невинные темно-голубые глаза, и удивительно светлые, почти серебристые волосы… и при всем этом она отнюдь не казалась бесцветной, ибо природа наградила ее приветливым, веселым нравом, приятно-звонким смехом и — в придачу — двумя очаровательными родинками на левой щеке.

Их первая беседа была настолько забавна, что, вспоминая ее, Бетизак улыбался даже в тюрьме. Алиенора сидела за вышиванием, он, стоя рядом, заглядывал ей за плечо, а рядом тетушка Аделаида громогласно делилась с женой бальи Гранмона рецептом приготовления рагу из зайца.

— Скажите, Алиенора, сердце какого рыцаря вы столь безжалостно пронзаете иголкой?

— Это рыцарь Тристан… уколы моей иголки должны казаться ему нежными прикосновениями, по сравнению с теми ранами, что нанесла ему Госпожа Любовь…

— Моя дорогая Маргарита, главное — не мойте его, а сразу швыряйте на угли да обжарьте хорошенько! Потом порежьте на куски и бросайте в горшок вместе с луком и кабаньим салом, и снова на огонь, да мешайте хорошенько.

— …Конечно, любовный напиток лишил их разума, отведав его, они утратили власть над собой. Как вы думаете, это оправдывает их?

— Нет, я так не думаю.

— Почему же?

— Да потому что не было никакого любовного напитка, Алиенора. Истинная любовь не нуждается в ухищрениях и приворотах. Волшебство было в глазах Изольды, в блеске ее волос, в прикосновении рук… и сердце Тристана наполнилось им подобно драгоценному кубку. Их оправданием была Любовь…

— Затем, Маргарита, поджарьте хлеб — да смотрите, чтоб непременно до румяной корочки! — и залейте его бульоном из горшка, и не забудьте добавить толику доброго вина! А теперь пряности… так-так, ага: имбирь, гвоздика, мускатный орех, корица и столько же стручкового перца, и все это разведите в уксусе.

— Так значит, по — вашему, что любовь все оправдывает?

— Я добрый христианин, Алиенора, разве могу я думать иначе? Вспомните послание апостола Павла…

— И самое главное, мадам Гранмон — отжатый хлеб пропустите через кисею, иначе рагу будет похоже на непропеченный пирог. Когда же все будет готово, швыряйте это добро в котел: сначала лук с салом, потом хлеб, потом зайца; тушите, пока не станет коричневым, как ряса бенедиктинца, да сдобрите пряностями, да посолите… А уж тут такие пойдут ароматы, что вашему муженьку нипочем не усидеть за своими бумагами, прибежит на кухню как миленький!

— Вы думаете, Алиенора, что король Марк поступил с Тристаном слишком жестоко, запретив ему любить свою собственную жену и королеву? Но ведь у него могли быть и свои соображения… Все это было как-то неприлично, что сказали бы соседи… и потом, королева Изольда так искусно готовила рагу из зайца…

Плечи Алиеноры слегка вздрагивали от сдерживаемого смеха; она обернулась, глянула на Бетизака — и он почувствовал, как его пустое доселе сердце наполняется, и услышал на единое мгновение ликующий хор ангелов, танцующих на кончике ее иглы.

Все цветет! Вокруг весна!Королева влюблена!

Радостные, молодые голоса звучали во всех предместьях Безье. Что тут поделаешь — май!.. И Пейре Бетизак, поддавшись всеобщему настроению, отправился в цветущие фруктовые сады, где горели костры, звенели песни и танцевали девушки. В центре одного из хороводов он увидел Алиенору, увенчанную цветочным венком, — она играла королеву весны, и он поспешил вмешаться в ряды ее «подданных», рискуя при этом оказаться «старым королем».

«Сам король тут, вот те на!» — и девушки со смехом потащили из хоровода какого-то толстяка, награждая его поцелуями, щипками и тычками, повалили его на землю в кучу жухлой травы, долженствующей обозначать трон и осыпали цветочными лепестками.

«Королева влюблена, в этом юноши вина!» — Алиеноре завязывают глаза шелковым шарфом, и она идет наугад, на остановившийсяв ожидании хоровод. Бетизак улыбается… он чувствует, что незримая нить, протянутая меж ними, ведет девушку прямо к нему. Алиенора останавливается, снимает повязку с глаз — «Королева влюблена!» — и целует его…

Майское небо темнеет, они покидают танцующих и идут в глубь неистово цветущего сада. Ему приходится изо всех сил сдерживать себя, он не хочет торопить ее, боится напугать… а она все теснее прижимается к нему, обнимает все крепче. Он гладит ее волосы, целует глаза, губы, плечи… и только чей-то протяжный стон, раздавшийся откуда-то из темноты, приводит его — как ни странно — в чувство; и он спешит увести Алиенору прочь…

Бетизаку посчастливилось понравиться госпоже Буасоне, и она всячески стремилась устроить его женитьбу. Отец же Алиеноры на первых порах заупрямился и начал изводить дочь бесконечными проповедями о тяготах брака: от замужества неотделимы беды и несчастья, говорил он, супруг может оказаться пьяницей, расточителем или скрягой. А если и будет порядочным, так может лишиться всего своего состояния — от неурожая ли, от чужой ли злой воли — и тогда непременно сопьется. А подумала ли ты, дитя мое, об ужасах материнства? шум, дурные запахи, труды и заботы, одни неприятности, одни затраты, коих ничто вознаградить не может… А если ты овдовеешь?.. И так изо дня в день. К счастью, в дело вмешалась госпожа Аделаида, и барон, побаивавшийся своей решительной и властной сестры, дал согласие. А потом наступил тот самый вечер.

…Бетизак плотнее запахнул полы плаща, обхватил колени руками, откинул голову назад, закусил нижнюю губу. Было больно — впрочем, как всегда, когда он вспоминал об этом.

Он немного задержался: зашел в церковь, дабы возблагодарить Господа нашего за неизреченную милость и благоволение его. Герцог Жан Беррийский, памятуя все труды и заслуги, в том числе и безупречную честность, наделил его, Пейре Бетизака, властью главного казначея. Это будет славный сюрприз для молодой жены, весело подумал «мессир казначей», входя в свой еще довольно скромный дом. Слуга сразу же сказал ему, что вот уже добрый час какой-то важный господин дожидается его в гостиной. Бетизак вошел в комнату и не поверил своим глазам. Его гостем оказался тот самый Роже Грезийон, советник королевской счетной палаты, которого он, несколько лет назад, будучи еще неопытным и вспыльчивым правдолюбцем, обвинил в казнокрадстве. Так и не сумев ничего доказать (противник успел перевернуть вверх дном все свои бумаги, ненужные под шумок припрятать, кое- кого — припугнуть, кое- кого — подкупить…), Бетизак, тем не менее, остался при своем особом мнении и отзывался о Грезийоне не иначе как с презрением. И вот теперь тот сидел в доме своего обвинителя и вид имел встревоженный и виноватый.