Виталий Вавикин - Вендари. Книга третья Страница 15

Эрбэнус дождался полуночи. Небо было звездным. Он чувствовал близость вендари, а вендари чувствовал его. Гудэхи решил, что хватит с него бегства. Он нанес на лицо боевую раскраску и вышел на тропу войны. Его армия теней ждала, готовая устремиться в любой момент в атаку. Никаких больше уловок. Уловок вендари, уловок Наследия. Враги встретятся здесь и сейчас. Лицом к лицу. На берегу озера Мичиган.

– Уважаю твою отвагу, – сказал Эрбэнус своему врагу.

Гудэхи не ответил. Он понимал, что не переживет эту ночь, но смерть волновала его куда меньше, чем гордость. Тени за его спиной вздрогнули и устремились в атаку. Эрбэнус не двигался. Тени вендари не могли причинить ему вред. Они накрыли его, подобно робкой волне, и зашипели, превращаясь в прах. Тьма поглощала тьму. Жизнь детей Наследия была мгновением по сравнению с жизнью вендари, растрачивающими свою силу тысячелетиями. У детей Наследия был всего лишь год. Возможно, ребенок, которого родит дочь Мэтоксов, и сможет изменить баланс сил, но сейчас шансов у древних не было. Гудэхи заискрился метаморфозами, превращаясь в уродливый сгусток света, и устремился на помощь своим слугам. Эрбэнус не знал, каково это – сражаться рука против руки, но так вендари определенно не мог убить его. Разорвать плоть, искалечить, но он все равно восстановится. Дети Наследия вообще никогда не сражались с вендари при помощи физической силы. Достаточно было и теней, но тени уничтожали древних, а Эрбэнус хотел пленить вендари. Поэтому он принял бой.

Брызнула кровь, затрещали кости. Гудэхи был силен и отчаянно храбр. Его искрящиеся когти вспороли Эрбэнусу живот, затем оторвали левую руку, попытались добраться до сердца, а когда Эрбэнус увернулся и неловко нанес первый ответный удар, оторвали ему голову и бросили в озеро. Мир завертелся перед глазами Эрбэнуса. Небо, земля. Небо, земля. Затем «плюх» – и голова начала погружаться под воду. Тени Эрбэнуса вышли из-под контроля, окружили Гудэхи и проглотили его, превратили в пыль, которую подхватил ветер, разнося посмертно по миру. Но тени не хотели останавливаться, поэтому они набросились на тело Эрбэнуса, разорвали на части, растащили по самым темным закоулкам и там принялись за трапезу. Одна из волн вынесла голову Эрбэнуса на берег. Никогда прежде он не получал такие сильные повреждения. В какое-то мгновение у него появилась дикая мысль о том, что, возможно, тело его уже не восстановится, но затем оторванная голова пустила корни. Это была слепая регенерация, в конце которой восстановившееся туловище оказалось погребенным. На поверхности осталась лишь голова Эрбэнуса, которую снова и снова накрывали накатывавшие на берег волны. Тени, сожравшие его прежнее тело, не осмелились вернуться. Продолжая прятаться, они ждали спасительного рассвета, который заберет стыд, принося смерть. Эрбэнус робко попробовал пошевелить погребенной рукой. Новое тело ничем не отличалось от прежнего.

Он выбрался из природной могилы и вернулся в квартиру Наследия, чтобы переждать день. «Ладно, – говорил себе Эрбэнус, стараясь не думать о голоде и соседях за стеной, чьи жизни обещали утолить этот голод, – ничего страшного не случилось. С поисками врача для Клео Вудворт тоже получилось не сразу. Нужно собраться, все обдумать, учесть ошибки». Главной ошибкой он считал переоценку собственной силы и недооценку сил вендари. Особенно их безразличия перед лицом смерти. Значит, нужно придумать план. Вот только список древних, переставших прятаться, был не настолько велик, как в случае с врачами. Еще одна ошибка, и план, возможно, придется откладывать на месяцы, пока искатели не выйдут на след новых вендари. Да и с охотниками будет договориться сложнее. Эрбэнус заснул, но и в мире грез его мозг продолжил думать о решении имевшейся проблемы, рисуя варианты развития событий сюжетом сна.

Эрбэнус снова видел могилу Эмилиана. Но на этот раз там не было Габриэлы. Лишь статуя на могиле, установленная вместо надгробия, хранила в себе странные черты жизни. Каменные глаза изредка моргали, пристально наблюдая за гостем. Этот взгляд смущал Эрбэнуса. Взгляд словно проверял на прочность его цели и планы. Эрбэнус стоял опустив голову и лишь изредка осмеливался поднять глаза и взглянуть на реинкарнацию Первенца, возродившегося в камне статуи. Но у Первенца были ответы. Поэтому нужно было набраться смелости и спросить у него, как он пленил Гэврила – о том, что видел Илир в мыслях Мэтокса касательно этой истории, Эрбэнус забыл. Да он забыл вообще почти все. Осталось только желание спасти Габриэлу и понимание, что он лично забрал жизнь своего друга Илира. А когда умирает лучший друг, фактически брат, понимание и отношение к смерти меняется. Если бы Эрбэнус мог спасти Илира ценой своей жизни, то он бы именно так и поступил. Но Илир не искал спасения. Илир видел свою смерть и свое воскрешение в ребенке, которого предстояло родить Клео Вудворт. Эрбэнус не думал о воскрешении, но жизнь Габриэлы казалась ему самой главной в мире. И если она будет жить, то будет жить и он. Потому что Габриэла – это полная противоположность его звериной сущности. В Габриэле нет голода, нет пустоты и отчаяния. Нет похоти.

– Как ты пленил древнего? – решился наконец-то задать вопрос Эрбэнус.

Статуя вздрогнула, устремила на него каменный взгляд. Реинкарнация Первенца не могла говорить. Рот раскрывался, но у статуи не было легких и голосовых связок. Эмилиан мог только показывать, проникать в мысли рискнувшего прийти к нему брата и рисовать картины прошлого, где все было странным, неестественным, но не лишенным смысла, сюжета, словно гениальный художник решил изменить подход к живописи. Он создавал картину, тщательно прорисовывая горизонт. Там, вдали, Эрбэнус мог различить мельчайшие детали деревьев – каждый лист, каждую ветвь.

Эрбэнус не знал, как Эмилиану это удается, но он смог создать на своих картинах прошлого даже ветер, заставлявший дрожать листья далеких идеальных деревьев. Но чем дальше от горизонта, чем ближе к точке реальности, к месту, где находится наблюдатель, тем бледнее становились краски и менее явными детали. Здесь, вокруг Эрбэнуса, все было смазанным, лишенным четкости. Те же деревья, что у горизонта выглядели идеальными, в центре картины создавались небрежно, спешно, словно художник, хаотично взмахивая кистью, не успевал вдуматься в суть картины, не имел времени сосредоточиться на деталях. Но именно это и создавало эффект жизни, движения, метаморфоз времени, не способного остановиться, прерваться хотя бы на миг.

Эрбэнус видел Вайореля – хозяина Крины, которая встретила Эндрю Мэтокса и показала изнанку ночи, мир теней и древних. Видел Клео Вудворт и как Мэтокс заражает ее вирусом двадцать четвертой хромосомы, надеясь, что отравленная кровь поможет ему отомстить древним, свихнувшимся слугам за убийство Крины. Видел Эрбэнус и пленение Гэврила. Конечно, без Эмилиана, без Первенца у Мэтокса ничего бы не вышло, но ведь когда он держал Гэврила в подвале своего дома на Аляске, Эмилиана уже не было рядом. Гэврил был настолько слаб, что не мог освободиться. Эрбэнус видел, как Эндрю Мэтокс спускается снова и снова в подвал, выкачивает из древнего кровь, которую после употребляют сверхлюди, собираясь в его доме. Видел Эрбэнус и их фантазии, создающие миры – такие же мерзкие и извращенные, как непотребства реальной жизни. Подобное высвободило гнев Илира, когда он увидел мгновения этих жизней в воспоминаниях Фэй, и сейчас высвобождало гнев Эрбэнуса. Все было каким-то противоестественным, мерзким.