Кэрри - Кинг Стивен Страница 16

Кэрри осторожно положила щетку на место. Отлично. Вчера она ее уронила. Как в «Монополии»: прогораешь – идешь в тюрьму.

Она снова закрыла глаза и принялась раскачиваться в кресле. Организм возвращался в нормальное состояние: дыхание участилось, и какое-то время она дышала часто-часто, словно после быстрого бега. Кресло чуть поскрипывало. Впрочем, это не раздражало. Скорее успокаивало. Туда-сюда, туда-сюда. В голове ни единой мысли…

– Кэрри? – донесся до нее слегка обеспокоенный голос матери.

(видимо она чувствует какие-то помехи как радио когда включаешь на кухне миксер хорошо хорошо)

– Ты уже помолилась, Кэрри?

– Молюсь, – отозвалась она.

«Да-да. Молюсь, не беспокойся».

Она посмотрела на свою маленькую, почти детскую кровать.

Раз!

Огромная тяжесть. Неподъемная.

Кровать задрожала, и одна ножка оторвалась от пола дюйма на три.

Кэрри отпустила ее, и кровать с грохотом встала на место. С играющей на губах улыбкой она ждала, когда мама разразится сердитыми криками, но та промолчала. Кэрри встала, подошла к кровати и скользнула под прохладную простыню. Голова болела, и немного мутило, но после этих упражнений так было всегда. Сердце билось так часто, что ей даже стало страшно.

Она протянула руку, выключила свет и откинулась на спину. Не на подушку – потому что мама не разрешала ей спать на подушке.

Ей чудились черти, ведьмы, всякая нечисть.

(наверно я ведьма мама дьявольское отродье)

Вот они несутся в ночи, сквашивают где только можно молоко, опрокидывают маслобойки, напускают порчу на урожай, а Эти прячутся испуганно в своих домишках с нарисованными на дверях знаками против нечистой силы.

Кэрри закрыла глаза, заснула, и ей приснились огромные живые валуны – они ломились сквозь ночь, разыскивая маму и всех Их. Те пытались бежать, прятались. Но не скроет их камень, и мертвое дерево не даст прибежища.

Из книги «Меня зовут Сьюзен Снелл», Сьюзен Снелл (Нью-Йорк: Саймон энд Шустер, 1986), стр. 1–4:

В том, что произошло в Чемберлене в ночь выпускного бала, есть один момент, которого не понял никто. Не поняла пресса, не поняли ученые из Дьюкского университета, не понял Дэвид Конгресс – хотя его «Взорванная тень», пожалуй, единственная хотя бы наполовину честная книга из написанных на эту тему – и, конечно, не поняла Комиссия по делу Кэриетты Уайт, которая попросту сделала из меня козла отпущения.

Этот наиважнейший факт заключается в том, что все мы, в сущности, были детьми.

Кэрри исполнилось шестнадцать, Крис Харгенсен – семнадцать, мне – семнадцать, Томми Россу – восемнадцать, Билли Нолану (который остался в девятом классе на второй год, а потом, видимо, все-таки научился прикидываться на экзаменах пай-мальчиком) – девятнадцать…

Дети постарше проявляют свое отношение к происходящему вокруг более социально приемлемым образом, чем дети младшего возраста, и тем не менее они тоже принимают неверные решения, реагируют чрезмерно сильно или недооценивают значение событий.

В первой главе, следующей сразу за этим предисловием, я продемонстрирую сказанное на собственном примере – насколько смогу. Однако то, о чем я собираюсь рассказать, чрезвычайно важно для понимания моей роли в тех событиях, и, если я хочу очистить свое имя от различных домыслов, мне предстоит вспомнить некоторые сцены, которые до сих пор вызывают боль в душе…

Я уже говорила об этом, и довольно подробно, перед членами Комиссии по делу Кэриетты Уайт, но мой рассказ был воспринят с недоверием. После четырех сотен смертей и разрушения целого города очень легко забывается один важный факт: мы были детьми. Да, детьми, которые хотели сделать как лучше…

– Ты в своем уме?

Томми глядел на нее и часто моргал, не желая поверить в то, что услышал. Они были у него дома, работал телевизор, но на экран никто не обращал внимания. Мать Томми отправилась в гости к миссис Клейн, живущей на другой стороне улицы. Отец работал в подвальной мастерской, делал скворечник.

Сью съежилась под его взглядом, но осталась непреклонна.

– Я так хочу, Томми.

– Да, но я совсем этого не хочу. В жизни не слышал ничего чуднее. Такое впечатление, будто ты делаешь это на спор.

Лицо ее застыло холодной маской.

– Вот как? А кто вчера больше всех трепался? Получается, как до дела доходит…

– Эй, подожди! – Он совсем не обиделся и даже улыбнулся. – Я же не отказался. Пока не отказался, во всяком случае.

– Ты…

– Подожди. Куда ты так торопишься? Дай мне сказать. Ты хочешь, чтобы я пригласил Кэрри Уайт на выпускной бал. О’кей, я понял. Но я не понимаю кое-чего другого.

– Например? – Она наклонилась вперед.

– Во-первых, какой в этом смысл? А во-вторых, с чего ты взяла, что она согласится, даже если я ее приглашу?

– Как это не согласится? Ты… – Она сбилась с мысли. – Ты… Ты всем нравишься и вообще…

– Мы оба знаем, что у Кэрри нет причин хорошо относиться к людям, которые всем нравятся.

– Она пойдет с тобой.

– Почему?

Вопрос загнал ее в угол, и Сью бросила на него взгляд, в котором чувствовались и вызов, и гордость одновременно.

– Я видела, как она на тебя смотрит. Она в тебя влюблена. Как и половина девчонок в школе.

Томми закатил глаза.

– Нет, правда, – добавила Сью, словно оправдываясь. – Она не сможет тебе отказать.

– Ну, предположим, я тебе поверил, – сказал Томми. – А как насчет всего остального?

– Имеешь в виду, ради чего все это? Это… это поможет ей выбраться из своего панциря, разумеется. Вовлечет ее… – Она не закончила фразу и умолкла.

– Вовлечет ее в общий праздник? Бог с тобой, Сюзи! Ты сама в эту чушь не веришь.

– Может быть, – сказала она. – Может быть, не верю. Но я все равно думаю, что виновата перед ней.

– Имеешь в виду тот случай в душевой?

– И не только. Если бы это было все, я бы, может быть, успокоилась. Но над ней издевались, наверно, с самой начальной школы. Я не всегда участвовала в этом, но все же случалось. Если бы я болталась с Крис и ее командой, таких случаев наверняка было бы больше. Это вроде как… это казалось забавно, весело. Девчонки бывают такие стервы, но парни этого не понимают. Они, случалось, попристают к ней и забудут, а девчонки… Это продолжалось бесконечно, и я даже не могу вспомнить, с чего все началось. На ее месте я бы просто не выдержала. Нашла бы большой-большой камень и спряталась под ним от всего мира.

– Вы же детьми тогда были, – сказал Томми, – а дети, как известно, не ведают, что творят. Дети даже не осознают, что причиняют кому-то боль. У них нет сострадания. Понимаешь?

Сью поняла, но эти его слова вызвали у нее новую мысль, и ей захотелось обязательно высказаться, поделиться, потому что мысль казалась чрезвычайно важной, огромной, даже по сравнению со случаем в душевой – как огромное небо и гора под ним.

– Но ведь почти никто так и не осознает, что действительно делает кому-то больно. Люди не становятся лучше – только умнее. Они не перестают отрывать мухам крылышки, а лишь придумывают себе гораздо более убедительные оправдания. Многие говорят, что им жаль Кэрри Уайт – в основном девчонки, и это уже совсем смешно, – но никто из них не понимает, каково это – быть на ее месте каждый день, каждую секунду. Да им в общем-то и наплевать.

– А тебе?

– Я не знаю, – всхлипнула она. – Но кто-то же должен хотя бы попытаться сделать что-то всерьез… что-то значимое.

– Ладно. Я ее приглашу.

– Правда? – Вопрос был задан высоким, удивленным голосом: она не рассчитывала, что он и в самом деле согласится.

– Да. Но я думаю, она откажется. Ты явно переоцениваешь мои внешние данные. И насчет популярности – все это чушь. У тебя просто пунктик на эту тему.

– Спасибо, – сказала она. Сказала каким-то странным тоном, словно благодарила инквизитора за пытку.

– Я тебя люблю, – ответил Томми.

Сью удивленно подняла глаза. Он сказал ей это впервые.