Крис Картер - Розыгрыш. Файл №220 Страница 16

— Как поживаете? — осведомился Молдер.

— Вечер, — сварливо ответил управляющий.

— Агент Скалли знает, что вы гуляете под ее жилищем?

— Разумеется, — мистер Нат, глядя снизу вверх, круто задрал головенку и агрессивно прицелился бородой в Молдера. Его лоб, выпуклый и тяжелый, как гипсовая ваза, в сумерках казался белым, будто у покойника. — Она же сама просила меня починить трубы. О, я знаю, о чем вы подумали, друг мой. Но вы жестоко заблуждаетесь. Я вовсе не нуждаюсь в каких-то извращенных способах для удовлетворения своих естественных инстинктов.

— Помилуйте, мне и в голову… — начал было оправдываться Молдер сызнова, но мистер Нат и не думал его слушать.

— Все эти подглядывания, ощупывания, или, скажем, эксгибиционизм, или иные присущие истинным уродам извращения мне отвратительны. Представьте, что отнюдь не все женщины тянутся к таким, как вы, долговязым верзилам. Вы будете потрясены, если я расскажу вам, сколько замечательных женщин находили и по-прежнему находят мой рост интригующе притягательным.

— Вы будете удивлены, мистер Нат, сколько мужчин находят его таким же, — ответил Молдер.

Карлик хохотнул и, екнув плечом, лихо поправил сползающий ремень тяжелой сумки.

— А вы баловник! — сказал он и, погрозив Молдеру пальчиком, удалился.

Молдер несколько раз глубоко вздохнул.

— Дэйна! — громко позвал он потом. Дверь открылась, и на ступени упал сноп желтого электрического света.

— А, это ты, — проговорила Скалли. — Ты не заметил — мистер Нат уже починил трубы?

— Заметил: починил. Мы только что расстались после очень милой беседы.

— Я рада, что вы помирились, — искренне проговорила Скалли. — Зайди, Фокс. Надо поговорить.

— Я затем и шел, — ответил Молдер, поднимаясь.

Они расселись возле легкого выдвижного стола.

— Ну? Шел, шел — и пришел? — улыбнулась Скалли.

— Примерно так. Я навел кое-какие справки. Доктора Мой Лоб и так далее зовут на самом деле Джеффри Суэйн. Он родился вовсе не в Йемене, а всего лишь в Милуоки. Разумеется, никакой докторской степени у него и в помине нет. Правда, и криминального прошлого у него тоже нет. Циркач… трюкач. Не больше и не меньше. Но! Но. Кровь с окна, Скалли, совпала с кровью с гвоздя — по группе. Обе, вдобавок, резус-положительные.

— Что ты говоришь? — изумилась Скалли.

— Конечно, это может быть и случайностью — но. Уже пора бы потолковать с мистером Суэйном всерьез.

— Безусловно. Однако вот я тоже кое-что выяснила. И тоже, мягко говоря, небезынтересное.

— Слушаю тебя.

Скалли извлекла из вороха бумаг на краю стола плакат с изображением песиго-лового мальчика.

— Какой красавец, — хмыкнул Молдер. — Какое умное и доброе лицо…

— Перестань острить.

— Это кто-то из местных?

— Да. Но совсем не в том смысле, какой ты вкладываешь в эти слова.

— Откуда ты знаешь, какой смысл я в них вкладываю?

— Но ты же уверен, что раз из местных, значит — циркач. Не так?

— Так, — признал Молдер.

Он совсем сник, подумала Скалли. Это действительно не его расследование. В нем действительно нет чудес. И вдобавок его, вероятно, обидело, что его поразительное открытие относительно Суэйна и его крови, которую он, именно он, Фокс, нашел на стекле — не произвело на меня того впечатления, на какое он рассчитывал. Возможно, он думал, что я весь день, пока он землю рыл, лежала и охала, переваривая таракана? Не дождется.

— В сорок третьем году, в горных лесах Албании, был найден мальчик-сирота. Вот этот самый. Физически он был развит отменно, лучше многих детей его возраста. Он был способен сам добывать себе пищу. Предпочитал мясо овощам, и ловил мелкую живность с абсолютно звериной сноровкой. Говорить он не умел, лишь издавал какие-то нечленораздельные стоны и вскрики.

— Захар?

— Мимо. Слушай дальше. Его показывали в цирке. В клетке. Заметь: в клетке. Это было совершенно необходимо, потому что он был по-звериному жесток и кровожаден. Поначалу случилось несколько очень неприятных историй, и после них его демонстрировали только за толстыми прутьями, как ягуара или пуму. Постепенно он научился человеческой речи. Но все равно продолжал ужасать публику, проглатывая сырое мясо здоровенными кусками. А потом…

Скалли сделала эффектную паузу. Сама не отдавая себе в этом отчета и уж тем более не понимая, зачем это делает, она, тем не менее, совершенно непроизвольно старалась дожать совсем потерявшегося и растерявшегося напарника. Любому третьему, постороннему, за подобное отношение к Фоксу она просто в глотку бы вцепилась не хуже песиголового мальчика — но теперь ее будто оседлали бесы. Ему надо узнать наконец, что и я могу быть лидером. Ему только на пользу пойдет, если и он побудет в ведомых. И сейчас она не просто информацией с ним делилась — она вещала. Она трубила. Она стояла на трибуне и указывала путь.

Молдер молчал, выжидательно глядя ей в лицо. Он так и не сорвался: что потом? ну что потом? говори, не тяни!

Ей пришлось продолжить самой.

— Потом он по какой-то причине сбежал из цирка. К тому времени он уже достаточно очеловечился и мог содержать себя. Какое-то время он провел, скитаясь по всей стране, по всей стране, Фокс, от Пасадены, как ты вчера выразился, до Бангора, и зарабатывая на жизнь, где придется — а затем осел во Флориде. В Гибсонтоне. И здесь, — совсем уже словно бы лозунги кидая в бурлящую толпу, заговорила она, выделяя каждое слово, — начал карьеру офицера полиции! И последние годы, вот уже четвертый срок, служит в Гибсонтоне шерифом!

— Мама крестная, — тихо и очень по-детски сказал Молдер, вглядываясь в выцветший портрет юного песиголовца. И это его ошеломление вознаградило Скалли за многое, — Ты говоришь о нашем приятеле шерифе?

— Я говорю о том, что перед тем, как стать шерифом, наш приятель много лет был Джим-Джимом и зубами рвал сырое мясо в клочья.

— Тогда пошли, — решительно сказал Молдер и встал. — Прихвати фонарик.

Пока они беседовали, поздний вечер превратился в ночь — душистую и влажную ночь Флориды. Снова мельтешили в лучах фонарей мотыльки, снова надрывались в серебряной мгле за пределами территории мотеля цикады, лягушки… мирная сладкозвучная ночная живность, которая так редко попадается на глаза. Снова плыла в бездонной тьме небес ослепительная луна.

Гибсонтон — город маленький. Проулками и задами они подошли к дому шерифа через каких-то пятнадцать минут.

И вовремя.

Вначале они лишь услышали его. Собственно, вначале они еще не знали, что слышат именно его. Когда до глухой, без окон, задней стены аккуратного двухэтажного домика осталось ярдов пятьдесят по заросшему кустарником склону оврага, отделявшего мотель от собственно городка, они услышали какое-то почти звериное сопение, хлюпанье и странные глухие постукивания. Молдер приложил палец к губам. Скалли кивнула. Нервы у обоих были на взводе. Осторожно прокрадываясь вперед, оба достали оружие. Хохмы, кажется, кончились. Наконец-то. Все хорошо в меру. Сказать по совести, они уже сделались невыносимы. Они сводили с ума, словно засасывая в трясину вязкого сиропа, пусть хоть и сладкого, но все равно смертельно сковывавшего любое осмысленное движение.