Коллектив авторов - Легенды о призраках (сборник) Страница 16

Но Рут уже натягивает трусики и спешит прочь.

Сейчас вторник, утро, и в доме при миссии полно народу. Толстые женщины наливают из бачка чай и раздают бутерброды и презрительные взгляды. Они трясут своими брылями, когда к столу подходит Рут. Они знают, кто она такая. Рут терпеть не может миссию, но если ее прогоняют с ее места возле мусорного контейнера, позади велосипедного магазина «Беспечный ездок» на Хай-стрит, то ей некуда больше пойти. Она уже давно поняла, что для таких девушек, как она, церковь распахивает двери не полностью.

Рут берет чай и проталкивается через скопище немытых тел к нише под лестницей. Здесь мало света, и можно не опасаться косых взглядов. Рут спокойнее себя чувствует в полутьме. Меньше шансов, что ее заметит священник и попытается спасти. Ее передергивает; вот уж чего ей совсем не хочется, так это испытать на себе спасительные усилия отца Томаса, намыливающего ей грудь в ванне.

Здесь Коротышка, и Бэзил, и Ласс. Поглядев направо-налево, Бэзил подлил спиртного ей в чай.

– Еще слишком рано для чая без джина, – говорит он. Ласс цепляется за его руку, как будто боится без него потеряться. – Я всегда говорю, что не дело начинать день с пустого чая.

– Из-за тебя нас вышвырнут, – бурчит Ласс.

Коротышка ухмыляется и глядит по сторонам.

– Да хоть бы и вышвырнули – невелика беда, – говорит он. – Больно уж тут сегодня воняет, даже на мой привычный нюх. Я слышал, это место могут прикрыть. Тут нашли асбест, а даже отбросы вроде нас не должны дышать асбестом. И еще здесь, говорят, дыры в крыше.

Рут поперхнулась чаем. На мгновение она вернулась в парк, где на крышах танцует дьявол. Он прыгает от одной полуразрушенной каминной трубы к другой и улыбается ей. Его ноги слишком длинны, слишком палкообразны; его взгляд слишком горяч.

– Вчера на крыше кто-то был, – отстраненно говорит она.

– Ты имеешь в виду, здесь на крыше, на миссии? – переспрашивает Коротышка.

– Нет, там, на домах в парке – странный, худой, долговязый человек прыгал по крышам. Он посмотрел на меня, и его взгляд обжег мне лицо. Я даже из-за этого описалась.

– Да как он туда забрался-то? – говорит Бэзил.

– Не знаю. Когда я посмотрела снова, он уже исчез.

– Это Джек-прыгун, – заявляет Ласс. – Все о нем знают. Ты видела Джека-прыгуна.

– Это вроде бы значит, что ты скоро умрешь, – говорит Коротышка. – Разве это не он бродит по ночам и режет проституток?

Бэзил пинает Коротышку в колено:

– Это значит, что у тебя слишком много джина в чае, старый ты дурак. Ты, наверное, Джека Потрошителя вспомнил.

– Но разве это не одно и то же?

Ласс еще крепче сжимает руку Бэзила.

– Надо чтобы кто-то за тобой присмотрел, например, как мой дорогой за мной присматривает, – говорит она. – Или найди себе другое место для работы, где-нибудь подальше от парка.

«Где-нибудь подальше от парка». Рут опускает голову. Она смотрит на ковер и на макушку Коротышки – большая плешь, окруженная завитушками волос. Что она будет делать-то там, подальше от парка? У нее ничего нет, кроме рабочего инструмента между ног. У нее и занятия другого не будет, кроме как отбиваться от сутенеров и садистов.

Она смотрит на Бэзила, бродягу без гроша в кармане, причисляющего себя к аристократам, и на Ласс, простую и доверчивую женщину, которой абсолютно чуждо чувство собственного достоинства и которая непременно умрет, если она вдруг окажется в стороне от спасительной руки Бэзила, и на Коротышку, уродливого согнутого карлу. На что ему надеяться? На что надеяться им всем?

– Мне придется работать в парке, – говорит Рут. – Я больше в городе ничего не знаю.

В эту ночь дело идет медленно. Фонари на аллеях не горят. На парк словно наброшено влажное покрывало – это спустился на землю сентябрьский туман. Из-за него ночь напитана промозглым холодом, а в холодные ночи мужчины не слишком-то охотно снимают штаны. Скоро ей придется подыскивать себе какое-нибудь помещение для работы. Обычно это означало, что ей придется платить сутенеру. Сутенеры – это синяки на ребрах. Сутенеры – это наркотики, которых Рут всегда боялась. Лучше уж как сейчас. Лучше уж пускай лысые вонючие старики, которые уже больше никаким другим способом не смогут побыть с женщиной, припирают ее к дереву. И надо всегда быть настороже и давать стрекача, как только какой-нибудь больной на голову ублюдок достает из кармана нож.

Рут медленно обходит парковые аллеи. С этим туманом и глухой, давящей тишиной можно подумать, что она вернулась в Викторианскую эпоху. Это было время попроще, тогда шлюх тоже считали за людей. Джентльмены приподнимали бы шляпы и вежливо благодарили ее – так рассказывал Бэзил – и бросали бы ей еще одну-две монеты, взбираясь на сиденье красивого кэба. «Да, тогда все было иначе», – думает Рут. Теперь они только обтирают концы ее юбкой и идут прочь.

Рут останавливается, она явно слышала чьи-то шаги. Такое бывало, что клиент некоторое время следовал за ней – чтобы набраться храбрости, если он в первый раз, или чтобы убедиться, что она не связана с грабителями, или с полицией, или с теми и другими.

– Хочешь поразвлечься? – Рут глядит в сумрак.

Там кто-то есть – просто темное пятно, плохо видимое в темноте. Слышно его тяжелое дыхание, но это тоже в порядке вещей. Это может быть старик с астмой, которому не терпится загнать себя в гроб сексуальными упражнениями. Или юнец, который, отдуваясь, кончает себе в штаны и потом со всех ног бежит прочь – поделиться с товарищами рассказом об интересном приключении. Всякие типы бывают, и Рут видела их всех.

– Обычная программа – двадцать фунтов; рукой – десять; в рот не беру и не целуюсь. Еще что-нибудь – смотря что, можем договориться.

Его силуэт четче проявляется в темноте. Затем вновь размывается, потому что он быстро движется к Рут. Она отшатывается назад. Трава грязная, склизкая, и она поскальзывается. В воздухе пахнет серой и гнилью. Платье Рут прилипло к бедрам, от него холодно и мокро.

– Оставь меня в покое! – кричит она.

Человек прыгает перед ней, словно олень. Не переставая подпрыгивать, он поворачивает к ней голову. Его кожа светится болезненным зеленым цветом. Желтые зубы, треугольный подбородок. Огромные выпученные глаза. Его окутывает серная вонь. Он злобно смеется, и его смех похож на утробное урчание.

– Иди отсюда! У меня есть сутенер. Он тебя порежет.

Тридцать футов? Сорок? Даже в кромешной тьме Рут его видит, потому что изнутри его будто освещает бесовский огонь. Он разворачивается и направляется прямиком к Рут. Она сжимается в комок, инстинктивно закрывает голову руками, он перепрыгивает через нее, обдав серным ветром, и снова удаляется огромными прыжками. Она чувствует его запах и слышит его смех.