Роберт Маккаммон - Лебединая песнь. Последняя война Страница 16

Роланд подошел к шкафу и открыл его, чтобы посмотреть, уместятся ли там его вещи. Внутри были дешевые крашеные стенки и несколько проволочных плечиков, свисавших с перекладины. Вдруг с задней стенки шкафа вспорхнуло что-то маленькое и желтое, похожее на осенний лист. Роланд инстинктивно бросился к нему и поймал его, сжав пальцы. Потом он прошел к свету и осторожно раскрыл ладонь.

В ладони была замерзшая хрупкая желтая бабочка, усыпанная по крылышкам зелеными и золотыми пятнышками. Глаза у нее были как темно-зеленые булавочные головки, похожие на сверкающие изумрудики. Бабочка трепетала, слабая и оглушенная.

Сколько же ты пробыла здесь, изумился Роланд. Ответа не было. Наверное, попала сюда в чьем-нибудь автомобиле или на одежде. Он поднес руку ближе к свету и несколько секунд глядел в крошечные глазки существа.

А потом он раздавил бабочку в руке, ощущая, как ее тело хрустнуло под нажатием его пальцев. Готова! — подумал он. Даже более чем готова. Он точно не затем проделал всю эту дорогу из Флагстафа сюда, подумал он, чтобы жить в одной комнате с этим еб…ым желтым клопом!

Он выбросил искалеченные остатки в корзинку, потом смахнул желтую искрящуюся пыльцу с ладони на хаки и пошел обратно в жилую комнату. Шорр пожелал спокойной ночи, а двое других мужчин только что подъехали с багажом и компьютером Роланда.

— Встреча назначена на восемь ноль ноль, люди, — сказал Шорр. — Там увидимся.

— Великолепно, — возбужденно сказал Фил.

— Великолепно, — в голосе Элис прозвучал саркастический укол.

Сержант Шорр, все еще с улыбкой на лице, покинул номер 16. Но улыбка исчезла, как только он сел в электромобиль, и рот его превратился в угрюмую, суровую линию. Он развернул электромобиль и заспешил назад к тому месту, где на полу лежал щебень, и сказал бригаде уборщиков, чтобы они получше шевелили задницами и замазывали трещины, и пусть поскорее замазывают эту, пока весь этот чертов сектор не провалится.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ОГНЕННЫЕ КОПЬЯ

ГЛАВА 6

КИНОМАН

17 июля 4 часа 40 минут.

(восточное дневное время).

Нью-Йорк.

— Он все еще там, да? — спросила шепотом чернокожая женщина с ярко-рыжыми волосами, и мальчик-латиноамериканец за кондитерским прилавком утвердительно кивнул.

— Слышишь! — сказал мальчик, чье имя было Эмилиано Санчес, и его черные глаза широко раскрылись.

Из-за выгоревшего красного занавеса, закрывавшего зал кинотеатра «Эмпайр Стейт» на Сорок Второй улице, послышался смех. Такой звук мог издать только кто-нибудь с рассеченным горлом. Этот звук становился все громче и громче, и Эмилиано закрыл уши руками; этот смех напоминал ему свисток локомотива и детский визг одновременно, и на несколько секунд он вернулся во времени назад, когда ему было восемь лет, он жил тогда в Мехико, и увидел, как его маленького брата смял и раздавил товарный поезд.

Сесиль уставилась на него, и по мере того как смех рос, она слышала в нем девичий вскрик, и ей чудилось, что ей снова четырнадцать лет и она опять лежит на хирургическом столе после аборта, после того как операция окончилась. Видение через мгновение пропало, а смех стал слабеть. — Господи Иисусе! — смогла только шепотом выдавить из себя Сесиль. — Что этот подонок курит?

— Я слышу это с полуночи, — сказал он ей. Его смена начиналась с двенадцати часов и заканчивалась в восемь. — Ничего похожего не доводилось слышать.

— Он там один?

— Ага. Некоторые приходили, но тоже долго не могли выдержать. Ты бы видела их лица, когда они выходили отсюда! Мурашки по телу!

— Дерьмовое дело! — сказала Сесиль. Она продавала билеты и работала в будке снаружи. — Я бы не выдержала двух минут смотреть такое кино, всех этих мертвых и все такое! Боже, я продала билет этому парню уже третий сеанс подряд!

— Он выходил, купил у меня кока-колу и попкорн. Дал доллар на чай. Скажу тебе, мне уже и не хотелось касаться его денег. Они похоже…

Какие-то сальные или что-то вроде того.

— Подонок, похоже, развлекается там сам с собой. Похоже, разглядывает всех этих мертвых, развороченные лица и развлекает сам себя. Кому-то надо бы зайти туда и сказать ему, чтобы…

Смех опять усилился. Эмилиано вздрогнул, теперь звуки напомнили ему крик мальчишки, которого он однажды пырнул в живот в драке на ножах. Смех оборвался, перейдя в клокот и затем в тихое умиленное бормотание, которое напомнило Сесили звуки, издаваемые наркоманами в одном из их мест, куда она зачастила. Лицо ее стало как застывшее, пока смех не исчез, а потом она сказала: — Мне кажется, у меня и своих дел достаточно. — Она повернулась и заспешила в свою кассу и заперла за собой дверь. Она решила, что в этом парне, сидевшем в кинотеатре, есть что-то таинственное. Она видела его: это был крупный, здоровый, похожий на шведа мужчина с курчавыми светлыми волосами, молочно-белой кожей и глазами, как сигаретные окурки. Покупая у нее билет, он сверлил ее взглядом, но не сказал ни слова. Колдун, решила она, и дрожащими пальцами развернула свой журнал «Пипл».

Скорее бы восемь часов, молил Эмилиано. Еще раз посмотрел на наручные часы. «Лики смерти, часть 4» должны скоро закончиться, и Вилли, старый киномеханик-пьяница, будет менять пленку на «Мондо Бизарро», про рабство и все такое прочее. Может, парень уйдет раньше, и тогда картину сразу же сменят. Эмилиано сел на табуретку и стал опять читать комикс, пытаясь заглушить страшные воспоминания, пробудившиеся у него от этого смеха.

Красный занавес зашевелился. Эмилиано сгорбил плечи, как будто его хотели побить. Потом занавес раскрылся, и киноман возник в темном вестибюльчике. Он уходит! Эмилиано чуть не засмеялся, глаза его застыли на одной точке комикса. Он выходит из дверей!

Но киноман произнес слабым, почти детским голосом:

— Пожалуйста, мне большую чашку кока-колы и попкорн с маслом.

В животе у Эмилиано заболело. Не осмелясь посмотреть человеку в лицо, он встал с табуретки, налил кока-колу из крана, достал попкорн и плеснул в него масла.

— Пожалуйста, побольше масла, — попросил киноман.

Эмилиано добавил еще несколько капель масла и провел заказанное по прилавку. — Три доллара, — сказал он. К нему подлетела пятидолларовая бумажка. — Сдачи не надо, — сказал человек, и сейчас в его голосе прозвучал южный акцент. Озадаченный, Эмилиано взглянул на него. Киноман был около шести футов и четырех дюймов ростом, был одет в желтую рубашку с короткими руками и брюки цвета хаки с зеленью. Глаза его под густыми черными бровями были завораживающе зелеными, контрастирующие с янтарным оттенком кожи. Прежде Эмилиано посчитал его за южноамериканца, когда он подходил первый раз, возможно, в нем было что-то от индейской крови. Волосы черные и волнистые, прилизанные к черепу. Он уставился неподвижно на Эмилиано. — Я хочу посмотреть кино еще раз, — спокойно произнес он, и в этом голосе прозвучало нечто от бразильского акцента.