Евгений Константинов - Нежелательные встречи, или Барбусы обожают тараканов (сборник) Страница 16

Прощаться совсем недолго, но зато в жутких в мучениях, погибая так же, как Ефим Шишигин, его дочь и другие рыболовы, на которых набрасывались разъяренные форели, щуки и окуни.

После очередного мощного удара настил, как таковой, перестал существовать. Освободившиеся от последних скоб бревна получили самостоятельность, и никакие старания Павла и Вакиридзе не смогли заставить их соседствовать друг с другом. Ножки столика провалились в образовавшиеся щели, кастрюлька с капустой и ящик с водкой опрокинулись, но Геннадий, легший на поверхность стола грудью, все-таки успел непонятно зачем схватить за горлышко одну бутылку. Столик провалился очень удачно — между его ножками оказалось два бревна, и если не дергаться и сохранять равновесие, Вакиридзе можно было на что-то надеяться.

Павел не нашел ничего лучшего, как оседлать лежащую на боку бочку, но она, соскользнув с бревен, начала неумолимо погружаться. Он быстро перебрался на ствол елки, к несчастью слишком тонкий. Но все-таки, благодаря разлапистым ветвям, за которые ухватился рыболов, тонула елка медленно. Что делать дальше, Павел не представлял.

Сильно постаравшись, он смог бы доплыть до ближнего края полыньи, но взбесившиеся рыбы наверняка успеют с ним расправиться, как расправились с теми, от кого на поверхности ледяного крошева остались лишь шапки и рыболовные ящики. Была среди них и голубенькая шапочка Снегурочки. Несколько рыбаков все-таки выбрались на твердый лед, они что-то кричали ему, но реально помочь вряд ли смогли бы…

Совсем рядом с Павлом из воды выпрыгнула форель, еще одна. Он перехватил ледобур за ручку и, взмахнув, попал по очередной выпрыгнувшей рыбине. Это была щука. Подброшенная вверх, она упала на еловые ветви и, зацепившись жабрами, повисла на них, словно еще одно украшение.

— Так их, Паша! — крикнул Вакиридзе. — Бей тварей!

Геннадий умудрился принять сидячее положение и отмахивался от прыгающих вокруг рыб бутылкой, но пока безуспешно. Павел не очень вовремя вспомнил, как, бывало, идя по берегу реки со спиннингом и одну за другой вылавливая щук, тут же умертвлял их ударом по голове специальной колотушкой. Он делал это машинально, без эмоций прекращая рыбьи мучения. Это была рыбалка. А сейчас — человекалка?

Елка погружалась медленно, но верно. Вода дошла до самого края сапог, когда прямо перед Павлом с громким всплеском вывернулся широченный рыбий хвост. В следующую секунду из воды высунулась рука, протянулась к продолжавшей висеть на елочной ветке щуке, бережно ее сняла и отпустила в родную стихию. Павел отказывался верить глазам, но тут что-то крепко сжало его коленку.

Он, не глядя, ударил ледобуром вниз и только потом посмотрел, куда пришелся удар. Коленку сжимала еще одна рука, но Павел попал не по ней, а прямо по смотревшему на него из-под воды лицу — старческому лицу, обрамленному колышущимися, словно водоросли, седыми прядями. Острые ножи ледобура рассекли наискосок бровь и переносицу, но кровь из ран почему-то не хлынула. Павел схватился за ручку ледобура второй рукой и резко его крутанул, словно засверливал в сырой лед. Еще один оборот сделать не получилось, — под ногами взбурлила красная пена, там, где только что было старческой лицо, вновь вывернулся широченный рыбий хвост, ударивший по воде и тут же исчезнувший.

И сразу после этого вода мгновенно стала льдом. Сначала тонким, но тут же утолщившимся настолько, что Павел с трудом вырвал из него ногу. Потеряв равновесие, он упал лицом вперед, пробив настоящую полынью.

— Паша, держи! — заорал Вакиридзе, бросая ему веревку, одна из петель которой все еще была у него на запястье.

Если бы они промедлили еще какие-то мгновения, то Павел так и остался бы наполовину вмерзшим в лед. Но знатный рыболов успел выбраться на спасительный стол, лед вокруг которого становился все толще и толще.

Бутылка водки, которой непонятно зачем завладел Вакиридзе, каким-то чудом не утонула и не разбилась. И теперь она очень даже пригодилась. Павел и Генка без проблем перешли по наросшему в полынье льду на основную твердь, где их встретили другие спасшиеся рыболовы. Они открыли и пустили бутылку по кругу.

Вообще-то всем надо было срочно в тепло. Сухим из них был только Лыжник, который только что закончил перевязывать кровоточащую ступню Бердску, потерявшему сапоги. Но уходить никто не спешил. Рыбаки, молча, отупело передавали друг другу бутылку и смотрели на свежий лед, в который наполовину вмерзла поваленная елка, ящики, шапки…

Последний глоток достался Генке Вакиридзе. Он бросил пустую бутылку в центр бывшей полыньи и попал прямо в спасшую его и Павла крышку стола, о который она и разбилась, брызнув во все стороны осколками.

— Меткость рук, — нарушил молчание Вакиридзе и хлюпнул носом. А потом добавил:

— Знаете, мужики, что самое интересное? Самое интересное то, что, благодаря пойманной мной форельки, я теперь имею право на этом водоеме круглый год без лицензии рыбачить… 

Налимья погодка

Подсечку Григорий сделал размашистую, не пожалев силы и ничуть не опасаясь, что леска по какой-то причине вдруг оборвется. Леску он купил три дня назад, и была она довольно толстой, во всяком случае, рыбину килограммов на пять выдержала бы даже без намека на разрыв. А на более тяжелый трофей Григорий и не рассчитывал. На случай же, если бы приманку схватила щука с ее острейшими бритвоподобными зубами, рыболов подстраховался поводком, самолично сделанным из гитарной струны.

Но не на щуку еще со вчерашнего вечера настраивался Григорий. Да и погода — ветреная, пасмурная, с густыми зарядами снега, сыпавшим из низких туч, сплошь заваливших небо, была явно не щучьей. Самой налимьей была погодка.

Вот на налимов-то и поставил накануне Григорий свои десять жерлиц. Аккуратно насадил на тройники — за спинку пойманных еще утром плотвичек и окуньков размером поменьше ладошки, опустил живцов поближе ко дну, зарядил на металлических шестиках, воткнутых в лед, пружинки с флажками, присыпал лунки снегом так, что над ними образовались ровные курганчики, и оставил жерлицы «ночевать», без опасений, что кто-то чужой посмеет их проверить.

А с утра пораньше поспешил Григорий на реку, надеясь, что будет сегодня на обед налимья печенка. Подморозило, и небо было уже не таким хмурым, как накануне. Во всяком случае, снег не шел. Из всех жерлиц «горела» только одна — самая от него дальняя. Рыболов надеялся на большее, но пусть бы попался хоть один налим, только бы покрупнее…

После подсечки он сначала подумал, что там, на другом конце снасти пусто — так легко, не встретив никакого сопротивления, подалась леска. Григорий перехватил ее раз, другой и, наконец, почувствовал тяжесть, к тому же в руку ему передалось слабое биение. На крючке сидела рыба, и, судя по ее поведению, попался именно налим. Он не метался из стороны в сторону, как щука, да особо и не упирался, а просто висел, лишь слегка пошевеливая хвостом. Григорий даже не пустил в ход багорик и, когда налимья голова высунулась из лунки, надавив большим и указательным пальцами правой руки чуть ниже глаз, выбросил рыбу на снег.