Джон Харвуд - Призрак автора Страница 17

— Чтобы там остаться… — произнесла она наконец.

— Еще не знаю, мама. Но если я останусь, то хочу, чтобы ты тоже переехала туда.

— Я не могу себе этого позволить.

— Я бы помог.

— Я бы не приняла твоей помощи. Как бы то ни было, я бы не вынесла тамошних зим.

— Но ты ведь терпеть не можешь жару, мама.

— Холод еще хуже.

Она механически произносила слова, словно сама себя не слышала.

— Мама, я не хотел тебя расстраивать. Но пришло время поговорить… еще раз. О твоей семье. Потому что это и моя семья.

Повисло тягостное молчание, и, не в силах терпеть его дольше, я первым нарушил его.

— Мама, ты слышала, что я…

— Я слышала.

— Тогда скажи мне… — я запнулся, не зная, о чем спросить. — Я… послушай, я до сих пор помню все, что ты мне рассказывала, когда я был… ну, до того, как я… ты рассказывала про Стейплфилд, про свою бабушку, и я хочу знать… почему ты перестала говорить об этом, почему я ничего не знаю… — Я услышал, как дрожит мой голос.

— Больше нечего рассказывать, — произнесла она после долгой паузы.

— Но как же так? А твои родители? Что с ними случилось?

— Они оба умерли… когда мне было всего несколько месяцев. Я их совсем не помню.

Ее руки свесились с подлокотников кресла.

— И ты жила со своей бабушкой… Виолой… она была твоего отца… или матери?..

— Она была бабушкой по отцовской линии. Я рассказала тебе все, что помнила, когда ты был маленьким.

— Но почему ты перестала рассказывать после того, как я… это все из-за ее фотографии, которую я нашел в тот день?

— Я не помню никакой фотографии.

С каждой фразой ее голос становился все более тусклым и безжизненным.

— Ты должна помнить, мама. Ты была в такой ярости. Из-за фотографии, с которой ты меня застукала в твоей спальне…

— Ты постоянно шуровал в моей спальне, Джерард. Ты же не думаешь, что я помню каждую мелочь?

— Но… но… — Мне до сих пор не верилось в происходящее. — После того дня ты ни разу не упоминала о Стейплфилде…

— Я помню только то, Джерард, что, став старше, ты перестал спрашивать. И хорошо. Нельзя жить прошлым.

— Да, но почему ты перестала говорить об этом?

— Потому что ничего не осталось, — огрызнулась она. — Там… был пожар. После того, как мы уехали. Во время войны. Дом сгорел дотла.

— Ты никогда мне этого не говорила!

— Да… Я не хотела разочаровывать тебя. Вот почему я перестала рассказывать об этом.

— Жаль, что ты так решила, мама. Все эти годы я надеялся… надеялся… — Я был не в силах продолжать.

— Джерард, ты ведь не думал, что дом был нашей собственностью?

— Нет, конечно, нет. Я просто хотел увидеть его.

Но, разумеется, я думал о Стейплфилде как о своем доме, хотя и не признавался себе в этом. Неизвестный наследник, затерянный в далеком Мосоне, в ожидании, когда семейные адвокаты позовут его домой. Нелепо, абсурдно. В глазах щипало от подступивших слез.

— Прости, Джерард. Я поступила дурно. Мне вообще не следовало упоминать об этом доме.

— Нет, мама. Тебе, наоборот, нужно было рассказать как можно больше. Почему вы уехали? В чем была причина пожара?

— Это была бомба. Мы… я была в школе. В Девоне. Нас эвакуировали от бомбежек.

В какой-то момент мне показалось, что она растрогана воспоминаниями. Но вот в ее голосе опять появилась некоторое отчуждение.

— А Виола?

— Она опекала меня. Пока не умерла. Вскоре после войны. Тогда мне пришлось идти работать.

— Но ведь у вас был большой дом, с прислугой. Разве он не был застрахован? И неужели Виола ничего не оставила тебе?

Еще одна долгая пауза.

— Все ушло на похороны. Осталось немного денег, которых едва хватило, чтобы оплатить мои курсы машинописи. Она сделала для меня все, что смогла. И это все.

— Мама, это не все, и ты это знаешь. А «Серафина»?

— Я не понимаю, о чем ты говоришь.

— Рассказ, написанный Виолой. Он лежал в том же ящике, что и фотография.

— Я не помню никакого рассказа.

Я уже готов был возразить, но понял, что настаивать бессмысленно.

— Почему ты не хочешь говорить о своем прошлом?

— Наверное, по той же причине, по которой ты никогда не рассказываешь о своей подруге. Мое прошлое никого не касается. Даже тебя.

Впервые за семь лет мать признала факт существования Алисы.

— Нет, это совсем другое. Алиса… она не имеет к тебе никакого отношения…

— Она уводит тебя от меня.

— Это несправедливо! Как бы то ни было, мне уже почти двадцать один год, в этом возрасте люди уходят из дома, женятся…

— Так ты женишься? Что ж, спасибо, что сказал…

— Я этого не говорил!

— Так ты женишься или нет?

— Я еще не знаю!

Мы оба почти кричали.

— Я не хотел бы говорить о ней, мама, — произнес я, несколько успокоившись.

— Но ты ведь собираешься ехать к ней.

— Я… я просто не хочу говорить о ней.

— Джерард, — сурово произнесла она после затянувшейся паузы, — я знаю, ты думаешь, будто я ревную. Ревнивая мать, которая не отпускает сына. Что бы я ни сказала, это ничего не изменит. Только помни: я пыталась спасти тебя.

— Спасти от чего, мама?

Но она лишь произнесла: «Я иду спать».

— Тогда скажи мне одну вещь, — не унимался я, — и больше я ни о чем не спрошу тебя. Где находился Стейплфилд? Дом, я имею в виду. Он был в деревне Стейплфилд?

Скрипнуло ее кресло. Она поднялась и тяжелой походкой двинулась к двери. Я думал, что она выйдет молча, но в дверях она обернулась, и в свете лампы блеснули стекла ее очков.

— Искать Стейплфилд — пустая трата денег. От него ничего не осталось. Ничего.

Последнее слово она бросила уже выходя. Оно повисло в воздухе, словно тяжелое облако гари, а ее шаги постепенно стихали в коридоре.

Пустыня всегда представлялась мне безжизненным морем песка. С высоты тридцати пяти тысяч футов я обозревал раскинувшийся под крылом самолета пейзаж, фантастические узоры, сплетенные ветром и песком, в которых причудливо сочетались все оттенки желтого, коричневого, пурпурного и красного цветов, пока вежливая стюардесса не попросила опустить шторку иллюминатора, чтобы другие пассажиры могли смотреть кино. Я впервые летел в самолете и, конечно, не обрадовался такой просьбе, но подчинился и выпрямился в кресле с нераскрытой книгой на коленях.

Двадцать два часа до Хитроу. Я даже мысли не допускал — да неужели? — что после восьми лет неослабевающей страсти Алиса захлопнет передо мной дверь. Ее письма были по-прежнему исполнены любви и нежности. Я написал ей, что остановлюсь в отеле «Стэнхоуп» в Суссекс-Гарденз в Лондоне. Отель представлялся мне роскошным, утопающим в зелени, пусть даже в рекламном буклете он и значился в категории «доступных по цене». Впрочем, стоял январь, поэтому ожидать буйства зелени не приходилось, но уж на письмо, оставленное для меня у портье, я рассчитывал. Из отеля я собирался позвонить в клуб по переписке, телефон которого наверняка значился в справочнике. Возможно, следовало бы сначала написать Джульетте Саммерз, но я отказался от этой идеи, решив, что в моем случае лучше обращаться с просьбой при личной встрече.