Александр Белогоров - Большая книга ужасов – 15 Страница 17

– Раньше здесь мой отец работал. А до него дед, – начал Кузьма Егорович. – Многое я от них слышал. А что-то еще мальчишкой сам видел. Место это еще тогда нехорошим было. Много там всякого случалось. – Он замолчал, собираясь с мыслями.

Антон не решился его поторопить, набрался терпения. Сторож же, наверное, привык к неторопливой манере своего предшественника. Он опять раскурил свою трубку и приготовился слушать рассказ, который, по-видимому, слышал уже неоднократно. Может, ему хотелось послушать еще раз, а может, он просто решил, что это куда приятнее, чем сидеть у кладбищенских ворот.

– Жил в этом городе больше ста лет назад, еще до революции, один очень странный человек, – продолжил наконец Кузьма Егорович. – Богатый человек, из дворян. Имени его уж никто и не вспомнит. Даже откуда он в наш городок прибыл, никто не знал. Только не был он похож на других богачей. Другие-то, бывало, по балам, по театрам, на охоту. А этот сидит сиднем в своем доме. Хорошо, если раз в месяц на улицу выглянет. И то больше по ночам. Из себя-то был высокий, сам бледный как смерть, а волосы как вороново крыло. И ходил всегда весь в черном. Бывало, завернется в плащ, шляпу поглубже надвинет, только кольцо с красным камнем на пальце сверкает. Идет по улице, так все в стороны шарахаются. Даже городовой подальше отойдет, чтобы ненароком взглядом не встретиться. Уж очень он умел страх нагонять. Вроде бы ничего такого не делает, а всем боязно. Его даже прозвали «черный барин».

Антон нервно заерзал на стуле. Слишком хорошо описание этого дворянина подходило к «хозяину памятника». Вплоть до рубина на пальце. Но ведь тот жил больше ста лет назад и должен был давно умереть! Если только кто-нибудь ему подражает. Или какой-нибудь потомок отыскался. С такими же внешностью, вкусами и странностями.

– Разное про него судачили, – продолжал Кузьма Егорович, не замечая, как встрепенулся слушатель, а может, просто не обращая на это внимания. – Кто-то говорил, что, мол, просто чудак. Иные, что преступление совершил и скрывается. А полицмейстеру, дескать, приплачивает, чтобы тот смотрел сквозь пальцы. А некоторые бабки, из особо богомольных, поговаривали, будто «черный барин» душу дьяволу продал, чернокнижием занимается и чертей у себя в доме принимает. Вроде глупость, а многие верили. И дом у него был под стать.

Речь Кузьмы Егоровича текла ровно и немного монотонно, почти без задержек. Видимо, рассказывать об этом ему приходилось неоднократно.

– Тоску нагонял жуткую. Там и окон-то почти не было. Первый этаж вообще замурован наглухо, а на втором такие узкие, что разве что кошка проскочит. Там потом и жить-то никто не захотел. Вон, развалины до сих пор стоят. Может, знаешь.

Антон вспомнил руины в одном из переулков, на пустыре, который городские власти все никак не начинали застраивать. Да и частные фирмы почему-то не проявляли к этим местам большого интереса, предпочитая другие районы. Впрочем, насколько он помнил, место это было непривлекательное, открытое всем ветрам.

– Что там внутри было, никто не знал. В гости-то он никого не звал. Даже близко не подпускал. Да и если б звал, не пошли бы к нему. Разве из любопытства. – Кузьма Егорович сделал паузу, словно прикидывая, проявил ли бы он такое любопытство при случае. – Да и сам он ни к кому не ходил. Редко-редко заглянет к букинисту. Или в аптеку: наберет там каких-то порошков и уйдет, ни слова не говоря. Только почтальону тяжко доставалось. Вечно «черному барину» какие-то журналы приходили, посылки тяжелые. Идет туда, бывало, почтальон и дрожит как осиновый лист. Просунет письма в ящик, посылку под дверь поставит, позвонит и бежать. А хозяин на порог выйдет, усмехнется, и назад.

Жил с ним только слуга. Такой же мрачный и странный. Он, видать, и готовил, и убирал. За продуктами тоже ходил. Во всем господину подражал: и в плащ завернется, и шляпу надвинет. Только получался смех один. Его-то никто не боялся, смеялись все. Бывало, бегут за ним мальчишки и дразнятся. Да что там говорить: как лягушка и вол из басни. Как лягушка ни надувайся, с волом ей не сравняться. Я так думаю, господина боялись, потому как он действительно такой был, по натуре. А тот только притворялся да подражал как мартышка.

Высказав эту мысль, старик назидательно поднял палец. Но дополнительного внимания ему привлекать и не требовалось: гости и так прислушивались к каждому слову, завороженные неторопливым повествованием.

– Но это еще только цветочки! – продолжил Кузьма Егорович, довольный таким эффектом. – Дальше этот господин сделался еще страннее. Хотя, казалось бы, куда уж больше! Стал бродить по кладбищу, все чаще по ночам, особенно в полнолуние. Боялись его пуще призраков и упырей, хотя тогда в них сильно верили. Не то что сейчас. А ему хоть бы что! Такого любой упырь испугается. Наконец выбрал он на кладбище глухое местечко и купил его заранее. Все так поняли, что он и после смерти хочет быть от людей подальше. А через несколько месяцев прибыли к нему рабочие во главе с инженером. Откуда-то из-за границы. Все почему-то думали, что немцы. И с собой что-то большое и тяжелое привезли.

Кузьма Егорович внимательно обвел глазами слушателей, словно прикидывая, догадаются они или нет, что будет дальше. Сторож, слышавший рассказ неоднократно, ничем этого не выдавал и все так же посасывал трубку, а Антон, хотя в голове у него и мелькали смутные догадки, не спешил их высказывать.

– Рабочие-то все на кладбище что-то копали, на его участке, а иногда и в доме возились. Ох, и любопытно всем было! Но только как их ни расспрашивали, ничего не выходило. Да и по-русски они с трудом изъяснялись. Скажут: «Мой контрахт не позволяйт!» – и молчок. Правда, одного из них подпоить удалось, но толку было мало. Говорил, что «дело нехороший», что «памятник жифой человек нельзя», и все тут. Только и поняли, что заказал себе этот чудак памятник при жизни.

– Тот самый? – не выдержал Антон очередной паузы.

– Тот самый, – подтвердил Кузьма Егорович, не обидевшись, что его перебили. – Но это, конечно, потом узнали. А тогда все старушки в один голос утверждали, что примета нехорошая, что нельзя так поступать и что этот дворянин-де скоро помрет. И надо же: вроде глупые приметы, чего на них внимание обращать! А ведь действительно, вскоре как немцы уехали, этот чудак и помер. Слуга его как-то лунной ночью к врачу прибежал, доктор пришел, а тот уже не дышит. И, главное, спокойно так лежит, безмятежно, даже улыбается. Только не по-доброму, а будто над кем-то смеется. Кажется, будто заснул и вот-вот встанет. Скажу по правде, грешным делом, никто его смерти не огорчился. Но хоронить-то все равно надо любого человека. Вот тогда-то и оказалось, что и памятник у него был заранее готов. И гроб какой-то особый, весь черный, с загадочными письменами, а изнутри словно не гроб вовсе, а постель с крышкой. И даже могила загодя вырыта, только сверху прикрыта. И что самое странное, на памятнике дата смерти заранее выбита, будто предвидел али руки на себя наложил.