Марк Ньютон - Книга превращений Страница 18

Лан скоро разобралась, что камера, в которой она находилась, больше походила на обычную спальню, чем на тюрьму, и заключила, что она еще не в самой большой беде. В камеру снова вошли люди. Один за другим они подносили к ее лицу фонари, чуть не тыча ими ей в нос. Не зная жалости, они терзали ее расспросами, заставляя подтверждать то, что и так уже, видимо, знали.

Так, ее заставили подтвердить, что она побывала на Исле, где встречалась с культистами.

Она чувствовала себя глубоко оскорбленной этим допросом. Ей даже захотелось плакать, но она запретила себе – только не у них на виду. Ей доходчиво объяснили, что ее тело оказалось чрезвычайно отзывчивым к технологиям древних. «Зачем тогда еще спрашивать, если вы и так все знаете?»

Как ей говорил тогда Кайс? «Не все так легко переносят вмешательство, как ты». Теперь те же самые слова ей повторили по крайней мере дважды.

Поначалу она отмалчивалась – потерять себя, свое новое самоощущение ей было едва ли не страшнее, чем потерять жизнь.

Слава Бору, вскоре они сняли с нее веревку, перетягивавшую ей живот, и вышли – видимо, чтобы обсудить полученные от нее ответы. Лан тут же принялась исследовать свои наручники. Искусство освобождаться от пут было ей не совсем чуждо: в цирке она видела немало таких трюков и многое о них знала, так сказать, изнутри. К примеру, она знала, что практически любые наручники можно открыть каким-нибудь острым предметом, а то и при помощи простого нажатия, – правда, неплохо бы сначала увидеть механизм. Ощупав свои наручники, она поняла, что ничего особенного в них нет и что их можно открыть, стукнув хорошенько по определенному месту. Повертев головой, она увидела, что лежит на железной кровати. Повернувшись к изголовью спиной и устроившись так, чтобы сохранить равновесие, она несколько раз хорошенько стукнула по раме заведенными назад руками в наручниках, по тому месту, где у них была скоба. Потребовалось целых восемь ударов, прежде чем пружина сработала, зато потом она с удовольствием ощутила, как проходит боль в руках.

«Похоже, что в Виллджамуре дорогие наручники не в ходу», – подумала она, растирая запястья.

Скоро вернулись похитители и удивились, увидев ее свободные руки и наручники, лежащие на матрасе, – к ее удивлению, они не стали ее бить, а дали ей воды и хорошей еды: плоских хлебцев с ароматным карри. Такая роскошь окончательно убедила ее в том, что убивать ее никто не собирается – по крайней мере, не сейчас. Хоть какое-то утешение.

Ее разбудил лязг железа. Серые плащи вернулись и теперь маячили в дверях. Но, кроме них, в камеру вошел кое-кто еще: высокий гнедой румель в малиновой инквизиторской тунике. Его голос прозвучал непривычно нежно для ее уха:

– Здравствуйте, Лан. Я следователь Фулкром. Вы хорошо себя чувствуете? Мне жаль, что вам так досталось. Эти люди… они были не правы, что так с вами обошлись. – Тут между следователем и серыми плащами произошел обмен взглядами. – Сейчас мы объясним вам, что от вас потребуется.

Лан толчком поднялась с матраса, села, спустила ноги с кровати и пригладила волосы. Румель подал ей руку и помог встать.

– Вот так, – сказал он.

Лан протерла глаза и зашлепала за ним следом.

Скоро они оказались в более цивилизованном мире – гладкий пол, оштукатуренные стены, лампы, дающие свет и тепло, бронзовые украшения и потолочные люки. Правда, сквозь них были видны лишь низкие серые облака, но по крайней мере было ясно, что на улице день. Когда к ней вернулась способность видеть, она поглядела на сопровождающих в сером, но их лица по-прежнему скрывали шарфы. Широкополые шляпы и глубокие капюшоны оставляли на виду только глаза – у всех одинаково светлые, человеческие, тревожные. Только у румеля глаза были совсем другие, и он, шагая впереди, то и дело оборачивался назад и подбадривал ее одобрительным взглядом.

Массивная дубовая дверь оказалась до того тяжелой, что распахнуть ее можно было только вдвоем. За ней открылась представительная комната, – судя по движению воздуха и эху шагов, она была большой. В сумерках она мало что могла разглядеть, кроме каких-то блестящих конструкций у дальней стены, вроде книжных полок с пузырьками с жидкостями и проводами. Блик света скользнул по ним – вырвался из них, – и они как будто ожили на секунду.

В центре комнаты стояли три кожаных кресла, два были заняты. Провожатые в сером полукругом рассыпались за ними, а ее толкнули в третье, свободное. Она стала рассматривать соседей: один оказался коренастым, могучим мужчиной лет примерно пятидесяти. У него была физиономия, заросшая трехдневной щетиной, и руки толщиной с ее бедро каждая, и он вполне мог бы сойти за бандита, если бы не бесконечная печаль во всей его позе: он сидел, привычно ссутулившись, как будто провел в таком положении не один год, и смотрел преимущественно вниз. Когда он все же поднял на нее глаза, его взгляд скользнул по ней небрежно, как по пустому стулу. На нем были черные брюки и темно-красный свитер, слишком тесные для него сейчас, – когда-то он, видимо, был мускулист, да и сейчас мускулатура еще могла сохраниться под отложениями многих лет дурной жизни.

Второму было под тридцать, он был высок ростом, хорошо сложен, светловолос и ослепительно голубоглаз. Он сидел, положив ногу на ногу, сцепив руки на коленке, словно дожидался своего заказа где-нибудь в бистро. Он приветствовал Лан вежливой улыбкой, но она была не в настроении отвечать ему тем же.

Кто они были, эти двое? Свет ламп на высоких ножках в центре стола выхватывал только их троих из полумрака комнаты; люди в сером стояли в тени. Вдруг полукруг разомкнулся с одного конца, и в комнате появились другие. Кто-то прошептал: «Селе Уртики», имя повторилось шепотом раз, потом другой. Уртика.

«Не может быть, – подумала она. – Ему-то что от меня может быть нужно?»

– Я император Уртика, – объявил вошедший. Он оказался красивее, чем она думала. Атмосфера в комнате изменилась с его появлением – в ней сгустился страх. – Справа от меня – следователь Фулкром.

Гнедой следователь в малиновом одеянии сделал шаг вперед и тепло приветствовал всех, потом вернулся на свое место, а император продолжал.

– Вы трое, – объявил Уртика, – избраны не без причины. Все вы так или иначе связаны своим прошлым, и скажу вам со всей откровенностью – мы не колеблясь воспользуемся этими узами как противовесом тем исключительным дарам, которые вам вскоре предстоит получить.

– Думаешь, мне не насрать? – спросил широкоплечий. Он явно был не в духе. – У меня нет никаких причин делать то, о чем ты говоришь.

– Я много слышал о тебе, Вулдон, и признаю – твой случай отличается от двух других, – шепнул Уртика. – Мне понятна твоя горечь. У тебя иная мотивация – как и у тебя, Тейн. Я хорошо знал твою семью.

Худой подпрыгнул на месте и подался вперед, видимо взволнованный.

– На что вы намекаете?

– На этот раз я прощаю тебе твою грубость, – спокойно ответил Уртика. – Следователь, пожалуйста, проинформируйте их обо всем. – И Уртика сделал румелю знак говорить.

– Благодарю, мой император, – ответил Фулкром с легким наклоном головы. И обратился к другим: – Тейн, тебе присуще неизменное желание делать добро, хотя твое представление о нем немного расплывчато. У тебя есть принципы, и это само по себе благо. Однако в Инквизиции ты лишний, и поэтому тебя предложили для этой миссии. Так что молчи и слушай… раз в жизни обрати внимание на то, что тебе говорят… и это принесет тебе благо… если будешь сговорчивым.

Тейн раздраженно откинулся на спинку кресла, по-видимому взвешивая, сострить или не стоит.

– Вулдон, когда-то ты был легендарным героем этого города. И сюда, в отличие от двух других, ты пришел по доброй воле. Императора Джохинна и его наследниц больше нет в городе, так что теперь ты можешь принести присягу Уртике, как тебе и предлагают. У тебя есть шанс вернуть себе то, что принадлежало тебе раньше. Мы можем тебе в этом помочь.

Судя по выражению лица Вулдона, им владела боль, копившаяся годами.

– И ты, Лан, – Фулкром повернулся к ней, – здесь тоже не случайно. Твое тело оказалось в высшей степени восприимчивым к культистским технологиям, насколько нам известно, а у нас как раз возникали проблемы с адаптацией в ранних экспериментах. Твое тело упруго и эластично, цирковая карьера дала тебе необходимые гимнастические навыки, так что ты идеально подходишь для своей роли. Я в курсе того, что происходило с тобой в последнее время, и мне кажется, что в нашем законодательстве отсутствуют нормы, позволяющие юридически осмыслить твое превращение. Мы согласны заполнить эту лакуну, чтобы узаконить твою нынешнюю ипостась.

Ее разоружила его прямота и то, что он не пытался ее оскорблять: он знал ее историю и все же говорил с ней уважительно.

– И в чем будет заключаться наша роль? – поинтересовалась Лан.

– Вам, – вмешался Уртика, – предстоит стать Рыцарями Виллджамура, защитниками этого города. Это престижная роль.