Марьяна Романова - Мертвые из Верхнего Лога Страница 18

Нимфеточную, смутную прелесть Веры мог разглядеть только гурман, эстет. Ее красота не била наотмашь, не валила с ног, не удивляла, не гипнотизировала. Нет, она словно затягивала в болотистые топи хрустальным хором русалок, медленно и нежно обволакивала прочной паутиной так, что не деться от нее никуда.

Эх, Вера, Вера…

Первое время она мерещилась Марку везде. Мелькнувшая в толпе хрупкая девчоночья спина, солнечный зайчик в паутине чьих-то рыжих волос, задорные улыбки французских актрис, смех за окном, вуаль ее любимых сладких духов, повисшая в воздухе от прошедшей женщины, — все напоминало о ней. Кстати о духах. Они были для Веры слишком «взрослыми» — так всегда считал Марк. И когда подружка исчезла, он, на Эвересте своей глухой депрессии, однажды купив флакончик, надушил ими подушку, чтобы создать жалкую иллюзию Вариного присутствия.

Постепенно Марк научился с этим жить. Вытравливая Веру из дальних уголков памяти, он с головой нырнул в омут московской ночной жизни. Каждый новый прокуренный бар приносил ему очередную одноразовую попутчицу, которая пачкала воротнички его рубашек помадой, оставляла в стоке его ванной курчавые лобковые волоски, а на тумбочке в прихожей — бумажки, салфетки и даже ежедневные прокладки с криво нацарапанными телефонными номерами, по которым он почти никогда не звонил.

Даже странно, что умудрился не подхватить какую-нибудь заразу.

Марк пытался остановиться. Однажды в подвальном баре одного из окраинных районов он познакомился со студенткой полиграфического колледжа Наташей, которая в полумраке показалась ему похожей на Веру. Те же бледные узкие плечики, та же беспомощная улыбка. У нее даже щелка между передними зубами была! Девушка не отличалась особой разборчивостью и, после того как он угостил ее сухим мартини, легко согласилась поехать к нему.

Она была смышленой и смешливой, ее тело пахло ванильными ирисками. А утром встала раньше и приготовила восхитительный омлет. Марк предложил ей остаться.

А через три недели сам собрал ее вещи — Пигмалиона из него не получилось, Наташа плохо перекраивалась по меркам, вырубленным в его памяти Верой. Он заставил ее покрасить волосы в рыжий цвет, купил ей художественно порванные джинсы и дюжину цветастых лоскутных юбок, которые девушка с неохотой, но все-таки носила. Даже проклятые духи Poeme подарил. Но все равно это было не то, не то, не то.

Напоследок Наташа обозвала его зацикленным извращенцем.

После этого Марк решил: с него достаточно. Он должен начать жить с чистого листа. Больше никаких бездарных пародий, глумливо хохочущих фантомов и печальных призраков.

Марк принял курс швейцарских витаминов, купил абонемент в бассейн, затеял ремонт, выбросив все то, что напоминало ему о Вере, оплатил сессию у дорогого психотерапевта. Тот и посоветовал ему найти любовницу другого, не нимфеточного, типажа. Новую женщину, которая разбудит в нем новое чувство.

Так в его жизни появилась Виктория.

Они познакомились в спортивном клубе. Вика сама к нему подошла. И неудивительно — Марк был хорош собою, ухожен, дорого и со вкусом одет, а за его грустной задумчивостью угадывалась романтическая тайна. На него многие заглядывались, он научился не придавать этому значения.

Но Виктория — красивая, наглая, напористая — в свою очередь привыкла добиваться своего.

Они встречались неделю, потом Вика переехала к нему. И это было так естественно, что его независимость и не подумала восстать против ее инициативы.

Аккуратная квартира Марка превратилась в подобие цыганского табора; косметика, платья, журналы, стильные часы, коробки с драгоценностями, декоративные свечи, еще черт знает что… Виктория была мучима страстью к покупательству и ежедневно обрастала хламом.

Поначалу это ему даже нравилось — как и ее яркость, самовлюбленность, патологическая склонность к хаосу. Вике удалось ненадолго его отвлечь, втянуть в свой карнавальный ритм. Они ужинали в модных ресторанах, и Марку льстило, что все вокруг пялятся на его девушку. Его друзья хором одобрили Викторию, кстати, Веру они почему-то недолюбливали.

Каждый новый день был похож на отрепетированное торжество: оба любовника были склонны к веселью напоказ. Вика покупала наряды, Марк дарил ей брильянтовые цацки, цветы, они выезжали на пикники, отправлялись в прогулки на яхте, устраивали домашние вечеринки, поднимались на крышу и запускали в ночное небо фейерверки, улетали на выходные в Париж или Рим, однажды целую неделю провели в Пальма де Майорка.

Раздражение подступило незаметно. Но Марк помнил тот конкретный день, когда это началось. Он вернулся с работы усталым и злым. Вики не было дома: она выгуливала очередной наряд в очередном ресторане в компании очередной пустоголовой подружки. По бедламу в квартире, точно по кофейной гуще, угадывался ход ее мыслей и очередность действий: она собиралась надеть шелковый комбинезон, но потом передумала, да так и оставила его скомканным на полу; красила ногти на ногах, а резиновые разделители для пальцев оставила на кухонном столе; пила свой любимый приторный мятный ликер и опрокинула бутылку, но вытереть лужу не удосужилась, и Марк едва в нее не вляпался; красилась, как всегда сидя на полу, и весь паркет был завален ее склянками и тюбиками…

Зло пнув ногой какой-то флакон, Марк вдруг подумал: а ведь ему было совсем неплохо одному.

Время шло, он раздражался все чаще и чаще. То, что раньше умиляло в Виктории, вдруг начало казаться отвратительным.

Она была убежденной childfree — не хотела портить фигуру и менять образ жизни. Поэтому иногда вызывала рвоту после еды, а по субботам она делала клизмы из настоя ромашки. И тратила полторы тысячи долларов в месяц на косметологов.

Она не сочувствовала нищете, что было бы логично, а ненавидела, презирала бедных, даже посмеивалась.

Она была эгоисткой.

Неряхой.

Завистницей — не переносила других привлекательных женщин, в их присутствии вела себя настороженно и даже стервозно, словно те могли отнять у нее что-то, по праву только ей принадлежащее.

Упрямой.

Довольно ограниченной…

Марк с удивлением замечал все новые и новые отрицательные черты, но в глубине души понимал: его недуг вернулся. На самом деле Виктория всего лишь не была Верой, вот и все.

И вот сейчас оба рассматривали покосившиеся домики деревни Верхний Лог — он с любопытством, Вика с едва уловимым раздражением. Марк подумал, что одна из этих лачуг была завещана Вере, и вдруг его сердце сжалось в крохотную точку, словно приготовившаяся к взрыву звезда. Что было тому причиной — внезапно ли накатившая ностальгия по выступающим ребрышкам на ее веснушчатой спине, густой ли запах клевера или глубокая голубизна неба? Поскорее бы разобраться, вернуться в Москву, выставить Викторию и остаться одному…