Райчел Мид - Академия вампиров. Ледяной укус Страница 18

— У меня цросто такой уникальный стиль общения, вот и все, — сказала я.

— Тебя снедает мелочное подростковое заблуждение, что последние семнадцать лет с тобой обходились несправедливо. — Она ударила меня ногой в бедро. — Очко. На самом же деле с тобой обращались не хуже, чем с другими дампирами. Фактически даже лучше. Я могла отослать тебя жить с моими кузинами. Ты хотела бы стать кровавой шлюхой? Именно этого ты хотела?

Выражение «кровавая шлюха» всегда заставляет меня вздрагивать. Его обычно применяют к матерям-одиночкам из числа дампиров, которые предпочли не становиться стражами, а растить своих детей. У этих женщин часто случаются кратковременные любовные связи с моройскими мужчинами, за что их все презирают — хотя и понимают, что ничего другого у них быть не может, поскольку женятся моройские мужчины обычно на моройских же женщинах. Само выражение «кровавая шлюха» основано на том факте, что некоторые женщины-дампиры, занимаясь сексом, позволяют мужчинам пить свою кровь. В нашем мире можно пить только человеческую кровь. Когда такое позволяет дампир, это считается грязным и извращенным, в особенности во время секса. Полагаю, на самом деле так поступают лишь немногие женщины-дампиры, но, как часто бывает, выражение совершенно несправедливо применяется ко всем. Когда мы были в бегах, я давала свою кровь Лиссе, и, хотя этого требовала необходимость, клеймо все еще оставалось на мне.

— Нет. Конечно, я не хотела бы стать кровавой шлюхой. — Мое дыхание участилось. — И они вовсе не все такие.

— Они сами создали себе такую репутацию, — проворчала она. Я увернулась от удара. — Им следовало выполнять свой долг стражей, а не развлекаться и заводить случайные связи с мороями.

— Они растят своих детей! — Мне хотелось выкрикнуть эти слова, но жаль было зря расходовать кислород. — То есть делают то, о чем ты понятия не имеешь. Кроме того, чем, собственно, ты отличаешься от них? Что-то я не вижу кольца на твоем пальце. Разве мой папа не был для тебя просто «случайной связью»?

Ее лицо окаменело, что говорило о многом, учитывая, что она уже избивала свою дочь.

— А вот это, — натянуто сказала она, — из разряда того, о чем ты понятия не имеешь. Очко.

Я вздрогнула от удара, но порадовалась тому, что сумела задеть ее за живое. Я действительно понятия не имею, кто мой отец, он турок — вот единственное, что я знаю. Пусть у меня соблазнительная фигура и красивое лицо матери — хотя я не без самодовольства могу утверждать, что сейчас я гораздо красивее, — но у меня смугловатая кожа, темные волосы и глаза.

— Как это произошло? — продолжала я. — Тебя направили в Турцию? Ты встретила его на местном базаре? Или случилось что-то более недостойное? Может, ты проштудировала всего Дарвина и отобрала парня, способного передать твоему потомству гены воина? В смысле, мне известно, я у тебя появилась только потому, что того требовал долг. Полагаю, ты приложила все усилия, намереваясь вручить стражам лучший экземпляр, на который была способна.

— Розмари, — предостерегающе сказала она сквозь стиснутые зубы, — хотя бы раз в жизни, заткнись.

— Почему? Разве я порочу твою драгоценную репутацию? Сама сказала мне: ты ничем не отличаешься от других дампиров. Ты просто поимела его и…

Недаром говорят: «Гордыня до добра не доводит». Я была настолько захвачена собственной победоносной дерзостью, что перестала следить за своими ногами и оказалась слишком близко к красной линии. Переступить через нее означало лишнее очко не в мою пользу, поэтому я постаралась не сделать этого и одновременно продолжала увертываться от матери. К несчастью, удалось лишь одно. Ее кулак обрушился на меня быстро и сильно — и, самое главное, чуть выше того уровня, который, согласно правилам тренировочных боев, считается допустимым. Он врезался мне в лицо с силой небольшого катка, и я упала навзничь, больно ударившись о пол сначала спиной, а потом головой. И меня выбросило за линию. Проклятье!

Боль расколола затылок, из глаз посыпались искры. Мать мгновенно склонилась надо мной.

— Роза? Роза? Ты в порядке?

Ее голос звучал хрипло и яростно. Мир вокруг поплыл.

Потом появились какие-то люди, и я оказалась в академической больнице. Там мне посветили в глаза и начали задавать совершенно идиотские вопросы.

— Как тебя зовут?

— Что?

Я сощурилась от яркого света.

— Назови свое имя.

Я узнала доктора Олендзки.

— Вы знаете мое имя.

— Я хочу, чтобы ты произнесла его.

— Роза. Роза Хэзевей.

— Ты помнишь, когда твой день рождения?

— Конечно. Почему вы задаете такие тупые вопросы? Вы потеряли мою историю болезни?

Доктор Олендзки раздраженно вздохнула и отошла, унеся с собой режущий глаза яркий свет.

— Думаю, с ней все нормально, — сказала она кому-то. — Я хочу подержать ее здесь до конца школьного Дня, желая убедиться, что сотрясения мозга нет.

Весь день я то спала, то просыпалась. Доктор Олендзки продолжала приставать ко мне со своими тестами. Еще она дала мне пузырь со льдом и велела прикладывать к лицу. Когда уроки в Академии закончились, она сочла возможным отпустить меня.

— Клянусь, Роза, на тебя, наверное, нужно завести карточку постоянного пациента. — Она еле заметно улыбнулась. — Если не считать тех, у кого проблемы с аллергией и астмой, по-моему, нет ни одного студента, которого я видела бы здесь так часто за столь короткое время.

— Спасибо, — ответила я, хотя вовсе не желала удостоиться такой чести. — Значит, никакого сотрясения?

Она покачалатоловой.

— Нет. Хотя какое-то время ты будешь испытывать боль. Я дам тебе лекарство. — Улыбка погасла, и внезапно доктор явно занервничала. — Честно говоря, Роза, больше всего пострадало… ну твое лицо.

Я соскочила с постели.

— Что значит «больше всего пострадало твое лицо»?

Доктор Олендзки сделала жест в сторону зеркала над раковиной на другом конце комнаты. Я подбежала к нему и посмотрела на свое отражение.

— Черт побери!

Багрово-красные пятна покрывали левую верхнюю часть лица, в особенности около глаза. Я в отчаянии повернулась к доктору.

— Это же пройдет, правда? Если я буду прикладывать лед?

Она покачала головой.

— Лед может помочь… но, боюсь, вокруг глаза образуется приличный синяк. Хуже всего он будет выглядеть завтра утром, но окончательно рассосется через неделю или около того.

Я покинула больницу с головокружением, не имеющим никакого отношения к травме головы.

Рассосется через неделю или около того? Как доктор Олендзки могла так легко говорить об этом? Не понимала, что ли? На Рождество и большую часть пребывания на лыжной базе я буду выглядеть словно мутант. Синяк. Поганый, страшный синяк.