Наталья Александрова - Последняя загадка Ивана Грозного Страница 18

– Это дыба, – продолжил экскурсовод, – она представляет собой стол, на котором с помощью железных цепей растягивали тело жертвы. Для натягивания цепей использовался вращающийся барабан. Тело жертвы вытягивалось более чем на тридцать сантиметров…

– Классный способ увеличения роста! – мечтательно проговорила одна из готок.

Темноволосая женщина невольно обратила внимание на фигуру монаха-инквизитора. В его позе, в повороте головы было что-то удивительно знакомое.

– Сейчас мы с вами перейдем в последний зал, где вы сможете увидеть орудия, использовавшиеся для психологического воздействия на еретиков и инакомыслящих…

Группа двинулась в следующий зал, худощавая брюнетка тоже последовала за экскурсоводом, как вдруг ее кто-то негромко окликнул:

– Подождите!

Она застыла на месте, оглянулась.

Остальные посетители покинули зал, кроме нее, здесь никого не осталось, если не считать двух восковых фигур – монаха-инквизитора и его жертвы.

– Кто здесь? – испуганно проговорила женщина, вглядываясь в темные углы помещения.

– Ночь темнее всего перед рассветом, – раздался в мрачном помещении знакомый голос.

– Во имя Того, кто возвестит приход утра… – машинально ответила женщина.

Монах-инквизитор, стоявший возле пыточного стола, выпрямился и повернулся к ней. Она вздрогнула, увидев под опущенным капюшоном глубоко посаженные, горящие мрачным огнем глаза.

– Это вы, мессер? – проговорила брюнетка испуганно.

Он чуть заметно усмехнулся, порадовался тому впечатлению, которое произвел.

А женщина невольно подумала, как уместен он в этом сводчатом подвале, как уместен в облачении монаха-инквизитора, пытающего свою жертву…

– Вам удалось, сестра Аглая? – спросил мессер, подойдя к ней вплотную, не сводя с нее своих пронзительных глаз.

Брюнетка медлила с ответом, и он настойчиво повторил, откинув капюшон:

– Вам удалось получить то, за чем вы ходили?

– Нет, – отозвалась Аглая виноватым тоном.

– Почему?! – Темные глаза недобро сверкнули, складки возле губ стали глубже, нос хищно заострился. – Вы видели ту женщину? Вы разговаривали с ней?

– Да, я с ней встречалась. – Аглая опустила глаза и невольно поежилась – то ли от сырости и холода каменных стен, то ли от близости мессера. – Я с ней говорила…

– И не сумели получить шкатулку? Не сумели убедить, нажать, в конце концов, припугнуть?

– Она не так проста, – Аглая повысила голос. – Она угрожала мне милицией. Там… там случилось убийство. Убита соседка старика, та, которая у него прибирала…

Ни один мускул на лице мессера не пошевелился, и Аглая поняла.

– Это вы? – спросила она неуверенно.

– Разумеется! – спокойно ответил мужчина. – Неужели вас это смущает? Вы же знаете наше правило – все допустимо во имя Того, кто возвестит приход утра!

– Во имя Того, кто возвестит приход утра! – как эхо повторила Аглая.

– Именно от этой соседки я узнал про Ларису. Так что это была необходимая мера.

– Да, но теперь там идет расследование!

– Это неважно! – отрезал мужчина. – Расследование мы пустим по ложному следу. С этим не будет проблем. А с Ларисой вы должны довести дело до конца!

– Это бесполезно, мессер! – вздохнула Аглая. – У нее нет шкатулки, она ее выбросила.

– Что? – переспросил мужчина, подняв брови. – С чего вы взяли?

– Она сама мне сказала.

– Мало ли что она сказала! Вы слишком доверчивы, сестра Аглая, это непростительный грех для служителя Того, кто возвестит утро. Сестра Розамунда из Генуи – та, которая умеет читать будущее, как открытую книгу, – совершенно уверена, что шкатулка все еще у медсестры. То есть, возможно, она кому-то ее отдала, но лишь временно, и скоро получит ее обратно. Так что вы должны довести дело до конца, сестра Аглая. Или вы не в силах с ним справиться?

Этот вопрос прозвучал вполне невинно, но Аглая невольно вздрогнула, почувствовав за словами мессера страшный подтекст.

– Я справлюсь… – проговорила она поспешно. – Справлюсь во имя Того, кто возвестит приход утра!

– Хорошо! – Мессер запахнулся полой плаща, шагнул к двери – и тут же растворился в полутьме.

Аглая удивленно оглядывалась.

В помещении не было никого, кроме нее. То есть были еще две восковые фигуры – монах-инквизитор в плаще с капюшоном и его жертва, растянутая на дыбе.

Аглая подошла к монаху, опасливо дотронулась до его руки – и почувствовала неживой холод манекена.

– Женщина, – раздался за ее спиной недовольный голос экскурсовода, – написано же – экспонаты руками не трогать!

Наутро к Софье в покои пришел господин Димитрий и сказал, что лошади готовы и можно продолжать путь.

И сразу после завтрака огромный обоз царевны выехал с постоялого двора, проехал через ворота в окружавшей Колывань крепостной стене и медленно двинулся в сторону ее новой жизни.

Софья то и дело выглядывала из своего дорожного возка.

Она видела огромную бедную страну, страну своего сна. Она видела нищие деревни, темные леса, заливные луга и полноводные реки. Время от времени на холме поодаль от дороги царевна видела скромную деревянную церковь, и от этой церкви на нее веяло смирением и покоем, как будто сама Богородица осеняла царевну Софию крестным знамением.

Вскоре к ней в возок подсел епископ Аччии.

Велеречивый итальянец снова завел разговор о необходимости церковной унии, о том, что долг Софии как христианки и католички – способствовать воссоединению церквей. Она слушала его – и слышала фальшь и бессердечие. Нет, она больше не католичка. Отец принял католичество, когда приехал в Рим, чтобы спасти своих детей и обеспечить им покровительство папского престола. Но теперь она не в Риме.

Обоз медленно двигался по раскисшим, разбитым дорогам. По вечерам они останавливались на постоялых дворах, в темных маленьких комнатах, полных дыма и чада, или просто в крестьянских избах. Узнав, что в обозе едет царьградская царевна, будущая жена великого князя, служители постоялых дворов пугались, суетились, несли все самое лучшее из кушаний – но и это лучшее было почти несъедобно. Постели были неудобны, в маленькие окна едва пробивался свет. Итальянские священники и прелаты, сопровождавшие царевну, ворчали и ругались, Софья же молчала и постепенно проникалась духом этой страны, где предстояло ей прожить всю оставшуюся жизнь.

День ото дня становилось холоднее, и однажды утром, выйдя на улицу, царевна увидела, что вся земля вокруг окутана белоснежным саваном снега. Проходившая мимо молодая румяная женщина с коромыслом улыбнулась и проговорила:

– Покров!

Царевна повернулась к греку-переводчику, спросила, что это значит. Тот пояснил: