Александр Белогоров - Ученик чернокнижника Страница 18

Максим сидел у себя в комнате и обиженно прислушивался к происходящему. Ему хотелось выйти из добровольного заточения и все-таки расспросить о подробностях, но гордость этого сделать не позволяла. «Не хотят ничего говорить, считают меня маленьким, – ну и ладно, – думал он. – Еще пожалеют!» О чем должны пожалеть родители, он не очень-то хорошо представлял, но так думать было приятно. К тому же у него была своя тайна, о которой они не знали, что также слегка поднимало настроение. Конечно, Максим переживал за дедушку, но был уверен, что, случись что-то действительно страшное, его непременно взяли бы с собой.

Когда родители окончательно собрались, мама вытащила-таки сына из комнаты и стала давать наставления, которые следовало соблюдать, находясь в квартире одному. Она долго что-то объясняла про еду в холодильнике и предостерегала от неосторожного пользования газом и от непрошеных гостей. «Почти как коза семерым козлятам», – пошутил про себя Максим. Мама даже вознамерилась попросить соседку присмотреть за ребенком, но Максим этому решительно воспротивился, и она сдалась. К тому же ей и самой не хотелось сейчас тратить время на объяснения с любопытной и словоохотливой Мариной Васильевной. Максим с облегчением вздохнул: он хорошо представлял, как эта пожилая дама носилась бы с ним как с семилетним несмышленышем. Наконец, мама закончила давать советы, и родители, пообещав вернуться в воскресенье вечером, а при первой возможности позвонить, закрыли за собой дверь.

Вообще-то Максим любил оставаться дома один. В такие моменты он чувствовал себя свободным человеком, избавленным от опеки, которая у мамы часто получалась чрезмерной. Но в этот раз особой радости не было; напротив, снедало какое-то беспокойство, от которого никак не получалось отделаться. Сейчас в доме казалось пусто и тоскливо. «Что же все-таки в действительности случилось с дедушкой? – недоумевал Максим. И почему я не должен об этом знать?» Но ничего путного в голову не приходило.

Глава XII

Напиток друидов

По радио запикали сигналы точного времени. «В Москве двенадцать часов», – объявил диктор. Потом начали передавать новости, но Максим их не слушал. Пора было идти к Афанасию Семеновичу. После сегодняшних событий энтузиазм Максима словно испарился. С одной стороны, трудно было сосредоточиться на чем-нибудь, кроме дедушкиной болезни. Но с другой, он так ждал этого загадочного опыта. К тому же прекрасно известно, что активная, всепоглощающая деятельность – лучший способ отвлечься от тяжелых переживаний и волнений.

И все-таки к соседу следовало зайти в любом случае. Если уж не затем, чтобы поучаствовать в эксперименте, то хотя бы для того, чтоб извиниться. Максим медленно, нерешительно спускался по лестнице вниз, еще не зная, что следует предпринять, не лучше ли отказаться от опыта. Конечно, такое поведение не сделает ему чести (обещания, Максим был в этом уверен, следует выполнять в любом случае), но старик должен его понять.

Еле передвигая ноги, Максим подошел к двери Афанасия Семеновича и остолбенел от изумления. В этот раз видение показалось до визита к старику. Это был мальчишка в пионерском галстуке. Его лицо почему-то сразу заставило Максима вспомнить о дедушкином друге. «Я тоже ходил к нему в гости!» – грустно прозвучала уже ставшая привычной фраза. Но дальше последовало продолжение, столь же загадочное: «Ты следующий за мной! – шептал мальчик. – Это в последний раз!» Максим застыл на месте. Он так и не понял смысла этой речи, но ощущение тревоги стало прямо-таки зашкаливать. Максим готов был повернуться и побежать к себе домой. Но чувство ответственности и долга все-таки пересилило. «Как ты можешь уйти! – ругал он себя. – Испугался какой-то галлюцинации! Старик ждет. Надо его хотя бы предупредить!» И Максим решительно потянулся к звонку, дав себе обещание хоть на этот раз расспросить о видениях своего странного, но столько знающего соседа. Быть может, Афанасий Семенович все разъяснит, и выяснится, что и волноваться было не из-за чего.

Едва Максим прикоснулся к кнопке звонка, дверь тотчас же отворилась. Создалось впечатление, будто Афанасий Семенович ожидал прихода помощника, стоя перед дверью, хотя на него, такого выдержанного, это было совсем не похоже. Старик в этот день выглядел еще аккуратнее и подтянутее, чем обычно, хотя казалось бы, куда уж дальше. Идеально вычищенный и выглаженный черный костюм с ослепительно белой рубашкой смотрелся как на показе мод. Остатки волос на голове и борода были тщательно расчесаны и уложены, словно их обладатель только что вышел из парикмахерской. Даже глаза блестели как-то особенно ярко и возбужденно. Ясно было, что старик основательно готовился к этому знаменательному дню и что намеченный эксперимент значил для него очень много. Максим рядом с ним в повседневных, потертых джинсах и видавшем виды зеленом свитере, слегка растрепанный (обычно перед выходом его внешний вид контролировала мама), смотрелся странно и слегка комично, словно нахохлившаяся небольшая птичка возле орла.

– Что же вы стоите, молодой человек? – весело и слегка иронично обратился Афанасий Семенович к застывшему на пороге гостю, который вдруг до того растерялся, что даже забыл поздороваться. – Прошу! – И он слегка театральным жестом пригласил его пройти в квартиру.

На какое-то мгновение Максим застыл перед дверным проемом. Словно что-то его удерживало и не давало войти; он даже ощутил во всем теле странную слабость. (Нечто подобное иногда происходило перед визитом к зубному врачу.) Но тут наверху хлопнула дверь и по лестнице застучали быстрые Витькины шаги. Опасаясь, как бы Корольков, забыв обиду, не стал все-таки напрашиваться, Максим торопливо шагнул вперед и закрыл за собой дверь.

– Ну-с, молодой человек! Готовы? – Афанасий Семенович возбужденно и радостно потирал руки. Казалось, что у него нет сил потерпеть даже несколько минут. Но при виде озабоченной физиономии Максима он словно застыл на месте и участливо спросил: – Что-нибудь случилось?

Максим рассказал ему про неприятную телеграмму и неожиданный отъезд родителей. Афанасий Семенович слушал внимательно, хмурясь и слегка закусывая тонкую, бледную верхнюю губу. Попросить перенести или вовсе отменить эксперимент напрямую Максим пока не решился, но в его словах это подразумевалось.

– Я знаю, что тебе тяжело, – сказал наконец старик расстроенным, тихим голосом. – И ты, конечно, можешь отказаться, но… – Он замолчал, будто с трудом подбирал нужные слова. – Мне бы очень этого не хотелось. Видишь ли, – поспешно, как бы оправдываясь, продолжил он, – некоторые препараты я готовил неделями, а то и месяцами. И даже промедление всего лишь в сутки может оказаться для них решающим, и мне все придется начинать сначала. А недель и месяцев, – старик грустно улыбнулся, – мне, возможно, осталось не так уж много.