Диана Сеттерфилд - Беллмен и Блэк, или Незнакомец в черном Страница 19

Уильям взял ручку, макнул ее в чернильницу и уже поднес к бумаге, чтобы написать ответ, и только тут вспомнил, что его дядя мертв.

«Я видел того человека прежде, — подумал он вдруг. — На похоронах мамы».

Ему пришлось ухватиться за спинку стула, чтобы сохранить равновесие.

Много часов спустя Уильям встал и покинул контору. Документы, с которыми он собирался работать, так и остались нетронутыми. Остаток дня и половину вечера он просидел за столом, но сейчас не смог бы сказать, на что потратил все это время. Мысли его были спутаны, как кипа шерсти, только начинающая свой путь через фабричные цеха. Сердце отчаянно колотилось, дыхание было прерывистым, острая боль пронзала грудь при каждом вдохе.

Когда он шел от фабрики к дому, быстро темнеющее небо казалось исполненным какой-то неясной угрозы. Ему хотелось поскорее ощутить стены вокруг себя, крышу над головой и спасительные объятия Розы. Он старался не смотреть на густые кроны деревьев, шелестевшие в сумраке, и испытал огромное облегчение, дойдя до двери коттеджа.

— Уильям Беллмен, что же ты вытворяешь? Ты обещал сразу после похорон прийти домой, а вместо этого до темноты проторчал на фабрике.

Роза была слишком заботливой матерью, чтобы кричать дома при спящих детях, и потому выражала негодование звенящим шепотом.

— Ты забыл, что у тебя есть семья? Ты хоть раз в последние дни подумал о детях? Ты хоть раз вспомнил обо мне? Потому что все мы только о тебе и думаем — и вот что получаем взамен!

Она отвернулась, склонившись над мойкой, но Уильям успел заметить слезы на ее щеках.

Он посмотрел на кухонный стол. С уборкой посуды после ужина Роза явно припозднилась.

— Мы ждали тебя. Мы долго тянули с ужином, хотя дети проголодались. Мы ждали, потому что ты был на похоронах и мы хотели тебя утешить!

Уильям опустился на колени в углу кухни, прижимая кулаки к глазам, как это делали его сыновья, когда плакали. Однако он не плакал. Плечи его тряслись, боль поднялась из груди и сдавила горло; он задыхался, но так и не смог заплакать.

Он слышал тихое звяканье тарелок в мойке, а затем Роза склонилась над ним, вытирая руки полотенцем. Эти же еще влажные руки его обняли, и он почувствовал, как ее щека легла ему на макушку.

— Извини. Я понимаю, эти похороны… Он был тебе как отец. Мне очень жаль.

Она заставила его съесть несколько кусочков хлеба и сыра. Она подавала ему поздние сливы, перед тем вынимая из них косточки. Она уложила его в постель, и они — с неожиданной силой и страстью — занялись любовью. После этого они уснули в объятиях друг друга.

На следующее утро Уилл еще до рассвета выскользнул из теплой постели и отправился на фабрику.

Смерть Пола практически не отразилась на производительности предприятия. Уильям теперь выполнял работу дяди, а также добрую половину своих прежних обязанностей. Часть его конторской работы отошла к Неду, а остальное распределили между собой Радж, Крейс и другие мастера. Кроме того, Уильям отобрал нескольких работников помоложе — надежных, толковых, инициативных — и дал им возможность себя проявить. Было непросто выкроить время для того, чтобы подтянуть их до нужного уровня, но овчинка стоила выделки. Через полгода, а то и месяца через четыре, его усилия должны были принести плоды в виде новых специалистов, способных взять на себя важную часть работы. А кто, кроме него, мог их как следует обучить? Одновременно он уволил нескольких лодырей и халтурщиков. Если Страуд так остро нуждается в кадрах, пусть подбирает то, что он сам забраковал и выбросил…

В любое время дня он был доступен всем желавшим к нему обратиться. Люди должны сознавать, что на корабле есть капитан и он крепко держит штурвал. Его уверенность должна передаваться подчиненным. И он старался все время быть на виду. Он шел туда, где в его присутствии возникала потребность. Он отвечал на любые вопросы: простые и сложные, банальные и хитроумные. Он общался с мастерами, клерками, ткачами, стригальщиками, сукновалами, красильщиками, грузчиками и прядильщицами. Он никогда не забывал кивком поприветствовать Немого Грега и ободряюще хлопнуть по крупу трудягу-ослика, если эта парочка попадалась ему на пути. Все должны знать, что фабрика находится в надежных руках.

И лишь когда под вечер фабричный шум стихал, для него наступало время бумажной работы: проверки счетов, подведения баланса, написания писем. Покончив с этим, Уильям переходил к личным финансам своего дяди, которыми тоже пришлось заниматься ему. Он из своего кармана рассчитался с мелкими долгами Пола, позаботился о том, чтобы за миссис Лейн сохранилось место экономки, регулярно платил садовнику, обсуждал разные вопросы с управляющим банком.

— Как долго это будет продолжаться? — спросила Роза в конце недели, на протяжении которой Уильям работал по семнадцать часов в день. — Так ты себя вконец заморишь.

— Еще пять недель, — предсказал он.

— Правда? Именно так, ни больше ни меньше?

Уильям кивнул. У него все было рассчитано.

Но к тому времени, когда этот пятинедельный период завершился, уже созрели новые планы и проекты.

18

Человек, слезший с лошади посреди фабричного двора, являл собой весьма занятное зрелище: иноземный наряд вкупе с растерянным взглядом. Из окна своего кабинета Уильям видел, как приезжий подзывает одного из грузчиков и о чем-то его спрашивает.

«Он даже не помнит, как пройти в контору», — подумал Уильям.

Спустя пару минут Чарльз объявился в дверях.

— Когда я получил твое письмо… Я приехал быстро, как только смог. Но слишком поздно, конечно же…

Уильям, как положено, выразил соболезнования; Чарльз их принял соответствующим образом.

— Полагаю, мои соболезнования в твой адрес будут уместны ничуть не менее, — сказал Чарльз. — Многие годы ты был во всех смыслах ближе к своему дяде, чем я был когда-либо к моему отцу.

Это было сказано без обиды или досады — просто констатация факта.

Уильям предложил кузену стул, но тот не спешил садиться. Высокий, осанистый и склонный к полноте, он явно не перегружал себя физическими упражнениями — из таковых, подумалось Уильяму, для него подходил разве что подъем на какой-нибудь живописный холм, чтобы оттуда любоваться пейзажем. Когда Уильям раскрыл перед ним бухгалтерскую книгу и стал описывать состояние дел на семейном предприятии, Чарльз и пальцем не прикоснулся к страницам, спрятав за спину свои мягкие белые руки. Правда, он слегка склонился над столом — но не настолько, чтобы это можно было принять за действительное проявление интереса. А Уильям тыкал в цифры пальцем — заскорузлым, с въевшейся грязью — и в самых общих словах разъяснял, что было сделано и что делается сейчас для успешной работы фабрики.

— Да, — сказал Чарльз. — Я понимаю.

Он не сумел произнести это с должной уверенностью. Взгляд его беспомощно скользил по столбикам цифр и спискам заказов, и, хотя Уильям старательно избегал технических подробностей и терминов, было ясно, что для Чарльза это все — темный лес.

— Вообще-то, — сказал он, — у меня остались кое-какие дела и обязательства в Венеции…

Это смахивало на начало отрепетированной фразы, которую он многократно повторял про себя на пути из Италии. Должно быть, когда он трясся в вагоне поезда, ехал верхом или плыл на пароходе, эти магические слова, долженствующие избавить его от всех проблем, казались ему вполне убедительными. Но сейчас, озвучив их в помещении фабричной конторы, Чарльз и сам почувствовал, насколько они здесь неуместны.

Кузены посмотрели друг на друга.

— Ты не обязан жить в Уиттингфорде, если ты этого не хочешь, — сказал Уильям. — Все под контролем. Я могу держать тебя в курсе дел, регулярно отправляя письма в Италию или куда-нибудь еще. Тебе нет нужды переворачивать свою жизнь с ног на голову.

— Однако же… Если тебя самого это устроит…

Уильям кивнул:

— Я буду получать вознаграждение как управляющий. — Он назвал сумму. — И еще. Вот данные о прибылях фабрики за последние пять лет. Мы возьмем средний показатель и поделим его пятьдесят на пятьдесят. Я намерен реинвестировать в производство больше средств, чем было до сих пор, выделяя все эти средства из своей доли. Но в дальнейшем я буду получать и весь прирост прибыли сверх нынешнего уровня. А тебе я могу гарантировать стабильный годовой доход в… — Он написал цифру на бумажке и передал ее Чарльзу. — Что скажешь?

Предложенная сумма намного превышала содержание, которое Чарльз получал от отца. Она с лихвой перекрывала все его потребности. Отныне он сможет жить в свое удовольствие.

— Это звучит…

Он попытался вспомнить одно из емких и весомых слов, которые употреблял его отец в разговорах о деньгах и бизнесе, но ничего такого в голову не приходило. Чарльз мог легко и свободно рассуждать о поэзии, истории или мебели в стиле Людовика XV, без запинки переходя с английского на итальянский или французский, но язык деловых переговоров был ему абсолютно чужд. Поэтому он ограничился кивком.