Стивен Кинг - Кладбище домашних животных Страница 19

Снова голос Рэчел:

— Иди попрощайся с папой, Элли.

Элли вошла в комнату в своем красном платьице, волосы ее были завязаны в хвост.

— Я сейчас встану, малышка, — сказал он. — Иди, а то опоздаешь.

— Пока, папа! — она вбежала, чмокнула его в небритую ~ щеку и бросилась вниз.

Сон начал терять очертания, отступать. Но он еще не исчез.

— Гэдж! — позвал он. — Иди поцелуй папу!

Гэдж игнорировал призыв. Он со всей возможной скоростью последовал за Элли, повторяя «лови-лови-лови» во всю силу легких. Луис заметил его неуклюжую маленькую фигурку в распашонке и штанишках.

Рэчел опять подала голос:

— Луис, где ты там? Проснулся?

— Да, — ответил он, садясь в кровати.

— Я пошла. Пока! — голос Элли, и вслед за этим скрип входной двери и рев Гэджа.

— Тебе одно яйцо или два? — спросила Рэчел.

Луис откинул одеяло и ступил на ворс ковра, готовясь сказать, что он не хочет яиц, только овсянки... и слова замерли у него на губах.

На ногах его налипла грязь и хвоя.

Сердце подпрыгнуло к горлу, как чертик в коробочке. Глаза вылезли на лоб, зубы непроизвольно прикусили язык. Он поднял одеяло. Простыни были мокрыми и грязными.

— Луис?

Он увидел на коленях сосновые иглы и внезапно взглянул на правую руку. Там была царапина, свежая царапина, от сухой ветки, оцарапавшей его... во сне.

«Я сейчас закричу».

Холодный страх опять затопил его сознание. Реальность исчезла. Реальностью было вот это — хвоя, грязь на простынях, кровоточащая царапина на руке.

«Я сейчас закричу, а потом свихнусь и смогу ни о чем этом не думать».

— Луис? — Рэчел стояла внизу у лестницы. — Ты что, опять заснул.

Какое-то время он боролся с собой, собирал в кулак все свои силы, как в тот момент, когда умирающего Паскоу принесли в лазарет на одеяле. Он победил. Победила мысль, что она не должна видеть его таким, с грязными ногами, с выпученными глазами, раздавленного страхом.

— Иду, — сказал он бодрым голосом. Язык ворочался с трудом, но сознание работало, и он вдруг подумал о том, как же близко к повседневной жизни находится безумная иррациональность.

— Одно яйцо или два? — спросила она во второй или третий раз. Слава Богу.

— Два, — сказал он, почти не сознавая, что говорит. — Яичницу.

— Хорошо, — сказала она, снова спускаясь вниз.

Он закрыл глаза, но в темноте перед ним снова предстал серебряный взгляд Паскоу. Он открыл глаза опять и быстро, как можно быстрее, чтобы отогнать мысли, направился в ванную, захватив с собой грязные простыни. Их он по дороге запихнул в корзину.

Почти бегом он вошел в ванную, пустил горячую воду и смыл грязь с ног и коленей.

Теперь он чувствовал себя лучше, по крайней мере, мог себя контролировать. Его поразила мысль, что так ведут себя убийцы, считающие, что скрыли все следы преступления. Он даже засмеялся. Он вытирался полотенцем и смеялся, не в силах остановиться.

— Эй, иди сюда! — позвала Рэчел. — Что это тебя так развеселило?

— Вспомнил старую шутку, — ответил Луис, продолжая смеяться, несмотря на испуг. Смех вырывался из его губ тяжело, как камни, ударяющиеся о стену. Он подумал, как хорошо поступил, запихнув простыни в корзину с грязным бельем. Рэчел ни в коем случае не должна их увидеть, пока они снова не окажутся на постели — чистыми. Стирала их Мисси Дэнбридж. Он заколебался, не скажет ли она Рэчел о своем открытии, но потом успокоился. Представив только, как Мисси шепотом сообщает мужу о странных сексуальных играх Кридов, которые подразумевают посыпание постели грязью и хвоей.

Это мысль вызывала у него все больший смех.

Последние смешки стихли, пока он одевался, и он осознал, что чувствует себя лучше. Он не понимал, как это возможно, но это было так. Комната имела нормальный вид, если не считать растерзанной постели. Он быстро заправил ее.

«Может быть, именно так ведут себя люди при встречах с необъяснимым, — подумал он. — Может, так и надо себя вести, сталкиваясь с иррациональным, выходящим за грань нормальных причин и следствий нашего нормального мира. Может, так ты будешь реагировать и на летающую тарелку, что пролетит однажды над твоим домом, отбрасывая маленькую черную тень, и на дождь из лягушек, и на руки из-под кровати, которые среди ночи вдруг ухватят тебя за ногу. Можно смеяться или плакать... но, если ты хочешь оставаться собой и сохранить рассудок, научись не замечать эти ужасы, как камни в почках».

Гэдж сидел на своем стульчике, поедая какао и обильно поливая им стол. Он измазал какао и пол под стулом.

Рэчел вышла из кухни с яичницей и чашкой кофе.

— Так что это за шутка, Лу? Ты смеялся, как приведение. Я даже испугалась.

Луис открыл рот, не зная, что сказать, и тут вспомнил шутку, которую услышал неделю назад в магазине — про еврея-портного, купившего попугая, который знал только одну фразу: «Ариэль Шарон свихнулся».

Когда он закончил, Рэчел тоже смеялась, и Гэдж тут же присоединился к матери.

«Замечательно. Наш герой сумел объяснить все — и грязные простыни, и смех в ванной. А теперь он читает утреннюю газету — или делает вид, чтобы никто ничего не заметил».

Думая так, Луис развернул газету.

«Только так, — думал он с неизъяснимым облегчением. — Как камень в почках, и все... и рассказывать об этом можно только у камина, сидя с друзьями, когда за окном темно, и поднимается ветер, и разговор заходит о необъяснимом. Таким рассказам грош цена».

Он съел яичницу. Поцеловал Рэчел и Гэджа. Поглядел, выходя, на белый бак с грязным бельем. Все было о’кей. Стояло по-летнему теплое спокойное утро, и все было о’кей. Он прошел мимо тропы, когда направлялся к гаражу, но ничего не случилось. Он не обращал внимания.

Все было о’кей, пока он не проехал десять миль, а потом его так затрясло, что он был вынужден свернуть с дороги и остановиться на пустынной утром площадке перед китайским ресторанчиком Синга недалеко от Медицинского центра восточного Мэна... где долх<но было лежать тело Паскоу. В центре, а не у Синга. Вик Паскоу больше не зайдет сюда отведать «мугу гай панг».

Дрожь сотрясала его тело. Луис ощущал полную беспомощность и ужас не от страха перед чем-то непостижимым, а от сознания, что он может лишиться рассудка. Он чувствовал себя так, словно голову ему сдавливала невидимая проволока.

— Не надо, — прошептал он. — Ну пожалуйста.

Он включил радио и наткнулся на Джоан Баэз, поющую об алмазах и ржавчине. Ее мягкий, холодный голос успокоил его, и, когда песня закончилась, он смог ехать дальше.

Войдя в лазарет, он поздоровался с Чарлтон и прямиком направился в ванную, уверенный, что у него ужасный вид. Ничего подобного. Под глазами были небольшие синяки, но этого не заметила даже Рэчел. Он смочил лицо холодной водой, пригладил волосы и вышел.