Стефани Майер - Рассвет Страница 19

— Ты еще спрашиваешь? — резко и с издевкой отозвался он.

Как человек всю жизнь считавший себя хуже других, я попыталась вспомнить, что же сделала не так. Но, прокрутив в голове всю симфонию прошлой ночи, я не услышала там ни одной фальшивой ноты. Все оказалось куда проще, чем я предполагала, мы с Эдвардом подошли друг другу, как две половинки одного целого. Еще один поводдля моей тайной радости — раз мы идеально совместимы физически, значит, во всем остальном тем более. Огонь и лед, не уничтожающие друг друга, а причудливым образом соединяющиеся. Мы созданы, чтобы быть вместе, какие еще нужны доказательства?

Так почему лицо Эдварда вдруг стало суровым и мрачным? Я чего-то не знаю?

Эдвард разгладил собравшиеся на моем лбу морщинки.

— О чем ты думаешь?

— Тебя что-то тревожит. А я не понимаю. Я что, что-то не так…

Он сузил глаза.

— Ты сильно пострадала? Только правду, Белла, пожалуйста, не надо ничего преуменьшать.

— Пострадала? — От удивления даже голос повысился.

Эдвард пристально смотрел на меня.

Я машинально вытянулась, проверяя, все ли со мной в порядке, подвигала руками, ногами. Нуда, чувствуется некоторая тяжесть, мышцы слегка ноют, но в основном такое чувство, что кости исчезли, и я растекаюсь, как медуза. Ощущение не сказать чтобы неприятное.

И тогда я разозлилась. Что это такое — портить лучшее в мире утро какими-то мрачными подозрениями!

— С чего ты решил? В жизни себя лучше не чувствовала.

Глаза тут же закрылись.

— Перестань!

— Что перестать?

— Перестань меня выгораживать. Я чудовище, у которого хватило ума согласиться…

— Эдвард! — прошептала я, уже по-настоящему выбитая из колеи. Зачем он втаптывает в грязь мои светлые воспоминания? — Не говори так!

Глаза не открывались. Будто он не в силах меня видеть.

— Посмотри на себя, Белла. А потом уже убеждай, что я не чудовище.

Оскорбленная в лучших чувствах и расстроенная, я окинула себя взглядом — и ахнула.

Что такое? Почему я вся в снегу? Я потрясла головой, рассыпая каскад снежных хлопьев.

Поймав одну «снежинку», я поднесла ее к глазам. Птичий пух.

— Откуда эти перья? — озадаченно поинтересовалась я.

Эдвард нетерпеливо втянул воздух.

— Я разорвал зубами подушку. Может, две. Но я не об этом.

— Подушку? Зубами? Но почему?

— Белла, да посмотри же ты! — почти рявкнул он, резко хватая меня за руку и вытягивая ее вперед. — Вот, гляди!

И тут я поняла, о чем он.

Под слоем налипшего пуха на бледной коже расцветали багровые синяки. Они поднимались до плеча и переходили дальше, на грудную клетку. Высвободив руку, я ткнула пальцем гематому на левом предплечье — синяк на мгновение пропал и тут же проявился снова. Чуть-чуть побаливает.

Едва касаясь, Эдвард приложил ладонь к синяку на плече. Очертания точно совпали с контуром его длинных пальцев.

Я попыталась восстановить в памяти момент, когда мне стало больно — и ничего не вспомнила. Не было такого, чтобы он сжал или сдавил меня слишком сильно. Наоборот, мне хотелось, чтобы объятия стали крепче, и было так хорошо, когда он прижимал меня к себе…

— Прости, Белла… — прошептал Эдвард, глядя, как я уставилась на синяки. — Мне следовало… Нельзя… — Из его груди вырвался возглас отвращения. — Передать не могу, как я перед тобой виноват.

Он замер, уткнувшись лицом в ладони.

Я тоже замерла — от изумления, — пытаясь осознать его горе, которому я теперь хотя бы знала причину. Но осознание давалось нелегко — сама-то я чувствовала совершенно противоположное.

Изумление постепенно прошло, оставив после себя ничем не заполненную пустоту. Никаких мыслей. Я понятия не имела, что сказать. Как объяснить ему, чтобы он понял? Как передать ему мое счастье — то, в котором я купалась еще минуту назад?

Я дотронулась до его руки. Он не шевельнулся. Я потянула сильнее, пытаясь оторвать его ладонь от лица. С таким же успехом можно было теребить мраморную статую.

— Эдвард…

Ноль реакции.

— Эдвард!

Молчание.

Ладно, значит, будет монолог.

— Я ни о чем не жалею, Эдвард. Я… я даже передать не могу. Я так счастлива! И этим все сказано. Не сердись. Не надо. Со мной все хоро…

— Не надо! — В его голосе звучал лед. — Если не хочешь, чтобы я сошел с ума, не вздумай говорить, что с тобой все в порядке.

— Но так и есть, — прошептала я.

— Белла!

Он все-таки отнял руки от лица. Золотистые глаза смотрели настороженно.

— Не порть мое счастье. Я. Правда. Счастлива.

— Я все испортил, — прошелестел он.

— Прекрати!

Он скрежетнул зубами.

— О-ох! — простонала я. — Ну почему ты не можешь прочесть мои мысли?

Его глаза расширились от удивления.

— Это что-то новенькое. Тебе же нравится, что я их не читаю?

— А сейчас жалею.

— Почему? — Он уставился на меня в недоумении.

Я в отчаянии всплеснула руками. Плечо пронзила боль, но я не обращала внимания. Обе ладони я с размаху обрушила Эдварду на грудь.

— Потому что ты почувствовал бы мое счастье и перестал терзаться попусту! Пять минут назад я была счастлива. Абсолютно, безгранично и безмерно. Атеперь… Теперь я злюсь.

— Я этого заслуживаю.

— Ну, вот, я на тебя зла! Доволен?

— Нет, — вздохнул он. — Как я могу теперь быть чем-то доволен?

— Именно! — отрезала я в ответ. — Поэтому я и злюсь. Ты рушишь мое счастье, Эдвард.

Он покачал головой.

Я вздохнула. Мышцы ныли все сильнее, но это не страшно. Как на следующий день после силовой тренировки. Было дело — у Рене случился приступ увлечения фитнесом, и она затащила меня в спортзал. Шестьдесят пять выпадов на разные ноги поочередно с четырехкилограммовыми гантелями. На следующий день ходить не могла. Так что сейчас по сравнению с тем — пустяки, детский сад.

Проглотив злость, я заговорила успокаивающе и ласково:

— Мы понимали, что будут сложности. А все оказалось гораздо проще и легче. Так что ничего страшного. — Я провела пальцами по руке. — Для первого раза, когда мы оба не знали, как все пройдет, по-моему, просто чудесно. Немного практики…

На его лице вдруг отразилось такое, что я умолкла на полуслове.

— Понимали? То есть ты примерно этого и ожидала? Ожидала, что я причиню тебе боль? Думала, что будет хуже? Раз на ногах держишься — значит, эксперимент прошел удачно, да? Кости целы, и слава богу?

Я дождалась конца пламенной тирады. Потом еще чуть-чуть, пока он не задышал ровнее. И только увидев долгожданное спокойствие в его глазах, я ответила, чеканя каждое слово: