Dok - Ночная смена Страница 19

Договариваемся с Сашей, что утречком он собаководов дополнительно предупредит. И валимся спать. Белье свежее, обалденно пахнет — чувствую, что я еще не раз вспомню как спал эту ночь по-царски. Ну может и не по-царски, но по-человечески… И проваливаюсь. Снов нет, но будят словно тут же — а нет, уже светает. И хотя дрыхать охота — усталость как рукой сняло. Дарья Ивановна встревожена — под окнами зверски лупцуют нижнего соседа. Ну-ка. Что там? А там десяток черноголовых орлов лупят такого же черноголового. С толком, с расстановкой, не суетясь. Явно получая удовольствие.

— «Это Поганов — снизу». — замечает Саша — «Раньше с отцом приятельствовал. Потом смертельно обиделся — папантий его поддел изрядно. Оганов — Погановым его папантий стал позже звать, после ссоры, очень любил плакаться, как ему с семьей тут тяжело на чужбине и как он ностальгирует по своей родной деревне, которая в самом сердце гор, и как тут тяжело живется и какие тут холодные люди и тыры и пыры.

Вот мол денег накопит, тогда уж… ну папантий ему сочувствовал. Машины рядом стояли, присматривали вроде как вместе — мы его как-то предупредили, что к его „Фольксвагену“ кто-то лезет — оказалось действительно попытка угона была. Ну в общем — приятели, добрые соседи. А потом он возьми и ляпни — когда в очередной раз рассказывал про ностальгию по Родине и своей засунутой в самую жопу гор деревне, про то, какие тут холодные люди и как тут тяжело жить и про то, как мало у него денег, что вот хотел перебраться с бизнесом в Москву, ведь Питер такая дыра, тут не развернешься, нечего тут делать нормальным людям, да дорого четырехкомнатную покупать, а трехкомнатную — ему с женой тесно будет, они так жить не привыкли. Ну, тут папантий аж подпрыгнул — и залепил — а почем в твоей деревне квартиры? А что? Да ничего, прете сюда, в тюрьму народов, словно вам тут медом намазано и только все хаете, как вам тут худо. Чего дома-то не сидится, если тут дыра не для нормальных людей? Ну, тот и обиделся смертельно, здороваться перестал».

— «Ладно, с ним понятно. Нам-то что делать? У них вон и милиционер в толпе-то — как раз соседушке вашему в физиономию с ноги пробил. Что они делят — то?»

— «Так это-то понятно — Оганов — армянин. А эти — азеры из общежития. У них тут настоящая махалля — и магазинчик свой и кафе и клиника по всем хворям частная.

Пока все было тихо — и они тихо сидели, а тут видать поняли, что могут развернуться».

— «И все-таки — нам что делать? Кидаемся его выручать или как?»

— «А мы своими стволами с парой сотен джигитов справимся?»

— «Сильно сомневаюсь. Тем более что у них и самих что-нибудь вполне огнестрельное найдется. Вон у мента какой — то автоматик болтается, „Кедр“ что ли, или „Кипарис“?»

— «Мальчики, там ведь человека убивают. Какой — никакой, а ведь человек. Семья у него».

— «Боюсь, Дарья Ивановна, что мы тут ничего не сможем. Нам бы самим ноги унести. Мы, конечно, можем сейчас из двух стволов по ним влепить, кого-то свалим. А дальше что? Это кавказцы, оружия у них у самих хватает. Запрут нас тут в подъезде — и будет веселье. А, кроме того, уж извините, напомню — сейчас уже погибли тысячи очень хороших людей, и еще больше погибнет. Потому я теперь спасаю токо тех, кто меня бы кинулся спасать. Как говорят на флоте — „Следую своим курсом“. И, между прочим, это не единственная группа — вон подальше — такие же. С автоматом я бы может еще и рыпнулся, а с берданками — несерьезно».

— «О, а вон и третья — тож те же. Вон в промежутке видны».

— «К слову сказать — прохожих что-то мало для этого времени».

— «По радио было объявление, рекомендовали оставаться дома. Причину не объясняли. Мол, кто слушает наше радио — побудьте дома, послушайте наше радио…»

— «Не все же слушают это радио, что-то еще, наверное…»

Видим, что редкие прохожие активно избегают общения с группками гостей города, обходя их стороной. Оганова оставили в покое, слабо шевелится. А нам надо отсюда выбираться. Выходить втроем почему-то не хочется — мы с Сашей уже как-то сработались, а вот как его мама себя поведет — неясно. Опять же что-то подсказывает, что подобру-поздорову уже не выберемся — тут кавказеры уже кровь почувствовали, теперь их остановить трудно. Подумав и посоветовавшись, принимаем такой план — Дарья Ивановна с «Хаудой» остается на лоджии. Если я подниму обе руки — она стреляет в белый свет как в копейку, а через секунду — еще раз. Это на случай, если южане к нам прицепятся, и я им втолкую, что они на прицеле и по моему сигналу напарник бабахнет. Мол, де в помпе еще шесть патронов, так что вам всем весело придется. Если южане не полезут — то подгоняем машину с улицы к подъезду, заходим, забираем вещи и Дарью Ивановну и едем к поликлинике. Вещей до смешного мало — чемодан и сумка на колесиках.

Звонит телефон — это та женщина — с первого этажа. Она в ужасе от того, что под ее окнами стоит пришедший непонятно откуда человек. Он в крови, выглядит странно, и собака брешет как заведенная. Собаку никак не удается угомонить, ей пора на прогулку, а там этот человек. Прикидываю, что это — не Оганов, окна выходят у женщины во двор, а Оганов сидит с другой стороны. Значит кадавр.

Хозяйка пуделя волнуется. Просит помочь. Переигрывая план, спускаемся все на первый этаж.

Идем смотреть — да, под окном стоит мужик — совершенно обычный, сильно окровавленный. И ему здорово досталось. Новое дело. Мало нам десятка возбужденных азеров рядом с машиной, так еще и у дверей кадавр. Собашница просит забрать ее с сыном и собакой отсюда. Куда угодно, только бы отсюда. Сын наоборот явно дрейфит бежать из дому.

А, семь бед — один ответ. В засаду на лоджию сажаем Сашу и его маму — если азеры меня пропустят к машине без зацепок — вызываю по мобиле Сашу с ключами. Если вижу, что они меня собираются щупать за влажное вымя — бегом назад. Вот тут по ним семейство Сан Саныча и влупит с близкой дистанции сбоку. На лоджию горцы вспрыгнуть не сумеют, а я постараюсь добавить. И либо они приссут и побегут за подмогой, а мы успеем смотаться, либо думать даже об этом неохота. Собашница совершенно растерялась, до нее с трудом доходит, что хоть документы и ценности она должна забрать. Долговязый сын ее сгребает в какой-то чемодан диски, коробочки, вроде отсоединяет шнуры от своего компа, комп хороший, навороченный — самая ценная вещь в бедноватой, в общем — то квартире…

Так. На всякий случай — время у нас еще есть. Минут двадцать. За это время Саша и его мама тренируются перезаряжать свое оружие, а я навостряюсь выхватывать свой обрез из-под полы. Через 20 минут, хоть и не научились, как следует, но все-таки куда лучше, чем было. На улице ничего не поменялось — кадавр в кустах стоит. Кавказцев не видно, но оживленные переговоры слышны на лоджии. Вдох-выдох. Надо двигаться. Неохота. Но ничего хорошего не выждешь. Хероватый из меня герой — никакого восторга перед дракой. Ни малейшего азарта. Хоть бы жители гор повели себя спокойно, разошлись бы как в море корабли. Ну, никак не хочется устраивать выход бронепоезда с запасных путей — у нас, в конце концов, общая история, интернационалистами все были опять же… И музея оккупации в Баку вроде нет еще…