Инесса Ципоркина - Личный демон. Книга 2 Страница 19

Позади раздался смешок — еще один из тех, что у сатаны припасено бесчисленное множество, на вечность вперед, до схлопывания солнца. Рука его с длинными пальцами (костяшки сбитые, ногти срезаны коротко, да не ножницами, а ножом, точно у простого матроса) легла Катерине на плечо и из-под ладони, будто прохладная вода, по Катиной коже потек шелк. Средневековое блио[41] всех цветов заката — от синевы, уплывающей в черноту, до багрянца в подкладке рукавов и разрезах юбки — обняло тело, завернуло в себя. Денница отступил в комнату, мягко, без слов предупреждая: не думай, что ты сможешь укрыться от МОЕГО взгляда. Все это лишь маскарад, бумажные кринолины, марлевые блонды, короны из фольги. Один мой выдох — и не станет ничего. И снова ты нагая, вывернутая наизнанку, словно нервно-мышечный препарат, огрызок лягушки, безголовый и беспомощный, дрыгающий лапками в последней, бессмысленной попытке сопротивления.

Катя только руки на перилах стиснула. Может, ты и думал испортить мне удовольствие покрасоваться в образе Прекрасной дамы перед рыцарем… Стоп. Перед каким рыцарем? Кто таков? Откуда?

В том, что перед нею герой, у Катерины сомнений не было. Все в нем кричало: смотри, женщина, ты можешь на меня положиться! Я спасу тебя! И упаси тебя бог на меня положиться, если захотелось семейного счастья и человеческого тепла. Ни счастья, ни покоя, ни воли не положено таким, как этот, опирающийся на коновязь, точно калека на костыль. И прав не больше, чем у белки в колесе, и впереди только дороги бесконечные, горький хлеб в чужих домах, незаживающие раны, оставленные подвигами и турнирами. Божье мясо. Уже изрядно подвяленное временем.

Рыцарь вскинул голову, нащупал негнущимися после поводьев пальцами застежки шлема, стащил неловко, боком, взлохматив коротко стриженые волосы — и замер, вперив взгляд в Катю. Смотрел так, будто именно к ней и скакал неведомо сколько, наконец-то достиг своей цели и вот, стоит во дворе замка враскоряку на полусогнутых, держась за столб с кольцами и слепо протянув руку со шлемом оруженосцу: прими. Забери. Уйди. Не видишь, я занят. Это она!

Да кто она-то? — хотелось крикнуть обиженно. Кого ты ищешь, мальчик? Ты хоть знаешь, куда забрел?

— И кто это к нам приехал, хейлель? — издевательски тянет из комнаты Велиар.

— Не к нам, — наставительно осекает его Тайгерм, — а к Саграде.

— На-а-адо же! — отзывается аколит уважительно, но оттого издевка лишь слышнее: — Да она веревки из тебя вьет, владыка.

Денница молчит. А Катерина прислушивается. И присматривается. Только что не принюхивается к вечернему, густому — хоть по стаканам разливай — воздуху.

Рыцарь опускает голову и идет следом за оруженосцем, так и не узнанный. А ведь Катя знает и эти сутулые плечи, и близорукий прищур, и волосы цвета старого серебра. Знает, но не узнает. Не отзывается память, стучи не стучи. Катя провожает глазами странно двоящуюся фигуру — как будто через заношенное сюрко[42] и тронутую ржавчиной кольчугу виднеется другой силуэт, субтильнее, уже в плечах, но выше, потому что спина его не согнута привычной усталостью атланта.

Тот, другой, бросался за нее в бой без оружия и доспехов, без надежды и корысти, даже не произнеся сатанински гордого «мое». Значит, это не люциферов облик мерещится ей в незнакомце. А чей? Я узнаю, думает Катерина угрожающе. Узнаю. Меня не остановишь, Тайгерм.

— Ты меня пугаешь, — посмеивается Денница. — Не разбивай мне сердце, дорогая. Это же твой гость, Саграда, вечный охотник за девами, попавшими в беду, разлучитель незаконных союзов, сэр Как-его-там Сокрушитель оков и чар. А ты его самая желанная добыча, его грааль.

Гость, охотник и разлучник. Вот тебе, Катенька, и сапиенти сат. Может, умному и достаточно, но Кате не хочется покупаться на подначки насмешливого князя тьмы, притворяться умнее, чем она есть.

— Отчего бы тебе не сказать прямо, — неожиданно вступается за Катерину Велиар. — Один-единственный раз забыть, кто ты есть — и назвать соперника по имени?

— Хорошо, назову, — покладисто соглашается Люцифер. — Андрей, твой рыцарь, прибыл тебя спасать.

Дрюня! Анджей. Андрей. Только и остается, что всплеснуть руками и воскликнуть: какими судьбами, милостивый государь? Ах!

— Разве ему место здесь, в твоей… в нашей преисподней? — голос застревает в горле, дерет, точно край тонкой, оскольчатой кости.

— Это не наша, это его личная преисподняя. Твой рай в аду — его ад в раю.

Так, значит. То, о чем Катя мечтала в юности — стать Прекрасной дамой, центром вселенной для нескольких ланселотов, громыхающих железом в ее честь — исполнилось. И отныне будет раем для нее и адом для тех, кого притянет на орбиту. Потому что ничего нет хорошего в том, чтобы веки вечные пребывать божьим мясом.

— Анджей! — Катерина стукнула в дверь еще раз, со всей силы, но только руку рассадила. Надо же, а казалось, здесь, в аду ее телу ничто не угрожает — отугрожались, будет с вас. — Пусти меня, прошу, пустипустипусти!

— Уйди, — тяжко, словно доспех какой на пол уронили, громыхнуло в комнате. — Уйди, Катя.

— Нет. Я вынесу эту гребаную дверь, я разнесу этот замок по камушку, но мы поговорим.

Открыл все-таки. Все-таки открыл — и встал на пороге, точно на крепостных воротах, ноги на ширине плеч, руки на груди. Катерина не по-дамски грубо оттолкнула верного, но тупого паладина с дороги, прорвалась внутрь… Мерзкая, гнусная комнатенка, давлеными клопами пахнет, от стен тянет могильной сыростью, а кровать на две из четырех ножек окривевши. И почему в ЕЕ замке ЕЕ рыцаря устроили с такими однозвездочными удобствами?

— Не злись. Где бы меня ни поселили, комната всегда одна и та же, — морщится Анджей.

Видимо, вопрос на Катином лице отразился четко. Или Дрюня читает ее мысли, как, впрочем, и все здесь.

Мать. Твою.

— Это все-таки ад, Катя. Мой собственный ад, — вздыхает Дрюня, осторожно садясь на край колченогой кровати. Та отзывается тонким пронзительным воплем, будто придавленная курица.

— За что ты себя так, Андрюш? — не может не спросить Катерина, присев на корточки перед хорошим, очень хорошим человеком, гноящим себя заживо.

— За лень. — Дрюня отводит глаза. — Она меня сожрала, с потрохами сожрала, переварила и высрала кучкой. Так и живу с тех пор.

Жестоко. Но наглядно.

— Выходит, весь небесный рай для тебя оказался… — У Кати нет слов, чтобы передать свое впечатление вежливо. К чертям эту вежливость. К чертям. — …местами как ад, местами как шизофрения?

— Ну да! — Андрей смотрит Катерине в глаза и неожиданно хохочет. Заливистым мальчишечьим смехом. И в глазах у него удивление: а действительно, посмотрите, люди добрые, в какую задницу я сам себя загнал!