Линкольн Чайлд - Колесо тьмы Страница 2

Коридор, сделав несколько поворотов, придававших ему сходство с лабиринтом, привел наконец в большую комнату. Один ее конец занимала статуя Падмасамбхавы[4], тантрического Будды, подсвеченная сотнями свечей. В отличие от большинства изображений Будды – созерцательного, с полузакрытыми глазами – глаза тантрического Будды были широко раскрыты, в них играла жизнь, что символизировало обостренное восприятие, результат постижения сакральных истин дзогчен[5] и чонгг ран.

Монастырь Гзалриг Чонгг был одним из двух храмов в мире, культивирующих древнюю буддийскую практику чонгг ран – тайное учение, известное немногим посвященным под названием «сокровище изменчивого ума».

У входа во внутреннее святилище путешественники остановились. В дальнем его конце на каменных скамьях, размещенных ярусами, сидели в молчании несколько монахов, как будто ожидая кого-то.

Самый верхний ярус занимал настоятель монастыря, человек примечательной внешности. Его древнее морщинистое лицо было отмечено печатью смешливости, даже веселья. Рядом сидел монах помоложе, также известный Пендергасту, – Цзеринг, один из очень немногих монахов, говоривших по-английски, и потому выступавший в роли «администратора» монастыря. Он исключительно хорошо сохранился для своих шестидесяти лет. Ниже в ряд располагались еще двадцать монахов: несколько подростков, а остальные – древние сморщенные старики.

Цзеринг поднялся и бегло заговорил по-английски со странной тибетской напевностью:

– Друг Пендергаст, милости просим вновь в монастырь Гзалриг Чонгг. Мы также приветствуем твоего гостя. Пожалуйста, присядьте и выпейте с нами чаю.

Он повел рукой в сторону каменной скамьи с двумя расшитыми шелком подушками – единственными подушками в комнате. Гости сели, и через несколько мгновений появились несколько монахов с медными подносами, уставленными чашками дымящегося чая с маслом и цзампой[6]. Некоторое время в молчании пили сладкий чай, и лишь когда закончили, Цзеринг заговорил:

– Что вновь привело друга Пендергаста в Гзалриг Чонгг?

Спецагент встал.

– Благодарю тебя за гостеприимство, Цзеринг, – негромко произнес он. – Рад, что снова нахожусь тут. Я вернулся к тебе для того, чтобы продолжить путь медитации и просветления. Позволь представить мисс Констанс Грин, которая пришла в надежде поучиться.

С этими словами он взял спутницу за руку, и девушка встала.

Наступило долгое молчание. Наконец Цзеринг поднялся с места, подошел к Констанс и встал перед ней, спокойно глядя ей в лицо. Затем поднял руку и легонько дотронулся пальцами до ее волос, так же мягко коснулся грудей – сначала одной, потом другой. Констанс продолжала стоять не шелохнувшись.

– Ты женщина? – спросил монах.

– Уверена, вы и раньше видели женщин, – сухо ответила она.

– Нет, – ответил Цзеринг. – Я не видел женщин с тех пор, как пришел сюда. Мне было тогда два года.

Констанс покраснела.

– Извините. Да, я женщина.

Цзеринг повернулся к Пендергасту:

– Это первая женщина, явившаяся в Гзалриг Чонгг. Мы никогда прежде не принимали женщин учиться. Я сожалею, но это недопустимо. Особенно теперь, в разгар погребальных церемоний по преподобному Ралангу Ринпоче.

– Так Ринпоче умер? – спросил Пендергаст.

Цзеринг поклонился.

– Мне жаль слышать о смерти высочайшего ламы.

При этих словах монах улыбнулся:

– Не беда. Мы найдем его перевоплощение, девятнадцатого Ринпоче, и он опять будет с нами. Это мне жаль отвергать твою просьбу.

– Женщина нуждается в вашей помощи. Мы оба… устали от мира и прошли долгий путь, чтобы обрести покой. Покой и исцеление.

– Я знаю, какое трудное путешествие вы совершили. Знаю, как сильно вы надеетесь. Но Гзалриг Чонгг существует тысячу лет без женского присутствия, и это нельзя изменить. Она должна уйти.

Опять наступило долгое молчание. Наконец Пендергаст поднял глаза к древней неподвижной фигуре, занимающей наивысшее место:

– Это также и решение настоятеля?

Поначалу не было никаких признаков движения. Сторонний наблюдатель даже мог принять иссохшего, дряхлого старца с бессмысленной улыбкой за идиота, впавшего в детство. Но вот последовало легчайшее касание костлявым пальцем, и один из молодых монахов, поднявшись к настоятелю, в поклоне приблизил ухо вплотную к беззубому рту старика. Через мгновение он выпрямился, сказал что-то Цзерингу, и тот перевел:

– Настоятель просит женщину назвать свое имя.

– Я Констанс Грин, – раздался негромкий, но твердый голос.

Цзеринг повторил это для настоятеля, испытывая некоторое затруднение при толковании имени.

Последовало еще одно касание пальцем, и вновь патриарх пробормотал что-то на ухо молодому монаху, который громко озвучил речь старика.

– Настоятель спрашивает, настоящее ли это имя, – перевел Цзеринг.

– Да, это мое настоящее имя, – кивнула девушка.

Старый лама медленно поднял руку, похожую на палку, и длинным ногтем указал на потускневшую стену. Все глаза обратились к храмовой росписи, скрытой за одной из многих драпировок.

Цзеринг подошел и, приподняв ткань, поднес к стене свечу. Пламя осветило богатое и многосложное изображение: ярко-зеленое женское божество с восемью руками, сидящее на белом лунном диске, а вокруг, словно подхваченные бурей, кружатся боги, демоны, облака, горы и вьется золотая вязь.

Старый лама долго бормотал что-то беззубым ртом на ухо молодому монаху. Затем откинулся назад и вновь расплылся в улыбке.

– Его святейшество просит обратить внимание на тханку[7] – живописное изображение Зеленой Тары, – перевел Цзеринг.

Среди монахов послышались шорох и перешептывания; все поднялись со своих мест и почтительно выстроились полукругом вокруг росписи, как студенты в ожидании лекции.

Старый лама махнул костлявой рукой в сторону Констанс Грин, призывая ее присоединиться к этому кружку, и она торопливо подошла. Монахи, шурша одеждами, расступились, освобождая ей место.

– Это изображение Зеленой Тары, – продолжал Цзеринг, чуть запаздывая переводить едва слышные слова старого монаха. – Она – мать всех Будд. Она обладает постоянством, а также мудростью и живостью ума, сообразительностью, щедростью и бесстрашием. Его святейшество приглашает женщину подойти поближе и рассмотреть мандалу[8] Зеленой Тары.

Констанс неуверенно шагнула вперед.

– Его святейшество спрашивает, почему ученику дано имя Зеленой Тары[9].

Девушка оглянулась:

– Я вас не понимаю.

– Констанс Грин. Это имя содержит два важных атрибута Зеленой Тары. Его святейшество спрашивает, как ты получила свое имя.

– Грин – моя фамилия. Это распространенная английская фамилия, но я понятия не имею о ее происхождении. А имя Констанс было дано мне матерью. Оно было популярно в… словом, в те времена, когда я родилась. Всякое совпадение моего имени с Зеленой Тарой, очевидно, просто совпадение…

Настоятель рассмеялся, сотрясаясь всем телом, и при помощи двух монахов с усилием поднялся на ноги. Через несколько мгновений он уже стоял, но так неуверенно, словно даже легчайший толчок заставил бы его безвольно повалиться. Все еще продолжая смеяться, так что, казалось, его кости дробно стучат от веселья, он заговорил тихим, хриплым от одышки голосом, обнажая розовые десны.

– Простое совпадение? Такого не существует. Ученик сказал смешную шутку, – перевел Цзеринг. – Настоятель любит хорошую шутку.

Констанс перевела взгляд с Цзеринга на патриарха и обратно.

– Означает ли это, что мне разрешат здесь учиться?

– Это означает, что твое учение уже началось, – ответил Цзеринг и тоже улыбнулся.

Глава 2

В одном из отдаленных залов монастыря Гзалриг Чонгг бок о бок сидели на скамье двое: Алоизий Пендергаст и Констанс Грин. Солнце клонилось к горизонту. За обрамленными камнем окнами открывался вид на долину Льолунг, а за ней высились вершины Гималайских гор, омытые розовым отблеском заката. Снизу доносился отдаленный рокот водопада из верховий долины. Над всем этим прозвучал глубокий голос трубы дзунг, эхом разносясь по горам и ущельям.

Прошло два месяца со времени приезда путешественников в монастырь. Настал июль, а вместе с ним в высокие предгорья Гималаев пришла весна. Зеленели долины, усеянные полевыми цветами, а на склонах розовели дикие розы – цветы дрока.

Двое сидели в молчании. Оставалось две недели до окончания их пребывания здесь.

Снова послышался напев трубы, и в этот самый момент огненно-красный свет погас на царственных пиках Дхаулагири, Аннапурны и Манаслу – трех из десяти величайших вершин мира. Стремительно спустились сумерки, заливая долину подобно темному половодью.

Пендергаст пробудился от молчания:

– Твое обучение идет успешно. Исключительно успешно. Настоятель доволен.