Николай Берг - Ночная смена. Остров живых Страница 2

— А я уж думал дать ему по харе прикладом — заявляет Саша.

— Я тоже думал… Что тут у вас случилось?

— Живот… схватило… — в два приема выдыхает лежащий.

— Как схватило? Рвота, понос были?

— Как ножом под ложечку пырнули. Больно, аж режет…

— Рвоты и стула не было — замечает толстый повар. — И ножом не пырял никто — я испугался — рукой залез — нет там ран. И крови нет.

— У вас язву диагностировали? — спрашиваю лежащего.

Истопник испуганно смотрит на меня. Дыхание у него частое и неглубокое — даже так видно, а поднесенная к его носу кисть руки это подтверждает — кожа на тыльной стороне кисти нежная. Дыхание улавливает четко.

— Да была вроде. Думаете, она?

— Мужайся, княгиня, печальные вести, как пелось в опере "Князь Игорь" — глупо шучу я — Думаю, что у вас прободная язва желудка или двенадцатиперстной кишки. Будем вас эвакуировать. Саша, свяжись с нашим ботаником — ургентный случай, надо больницу предупредить — операционная нужна на ушивание перфорированной язвы желудка. Нам тут транспорт необходим для доставки лежачего на берег и транспорт с берега до больницы.

Саша начинает бубнить в "Длинное Ухо", как он называет свою рацию.

— А без операции — никак, а? Обязательно резать надо? — жалобно спрашивает пациент.

— Никак. Но вы так не волнуйтесь — в клинике и операционная есть, и врачи — сделают в лучшем виде.

— А может все-таки не надо резать, а?

— У вас дырка в желудке. Сквозная. И все из желудка льется долой. Прямиком на кишечник, в брюшную полость. Сейчас вам хреново, потом через несколько часиков станет полегче — отомрут нервные окончания, а еще через несколько часиков будет отличный разлитой перитонит и придется ампутировать кусок кишечника. Дальше вы или будете как многочисленные наши сограждане — зомби или выживете, но останетесь калекой. Мне очень не весело вам это говорить, но лучше, чтоб вы были в курсе дел.

— А попить можно? Во рту пересохло!

— Сейчас ватку намочу — язык увлажним, легче станет, а вот пить нельзя категорически. Кстати! — тут я поворачиваюсь к повару — Вы же говорили, что вы — биолог?

— Да, а что?

— Почему допустили к пациенту этого самозваного лепилу с фляжкой?

— Знаете, он был очень убедителен, а я к своему стыду должен признать — растерялся…

Смущенный повар лезет на кухню — продолжать раздачу жидкого супчика, благо толпа голодных все-же дала возможность разобраться с заболевшим. А сейчас уже заворчали, нетерпение проявляют.

Ну да, разумеется — как появляется очередной наглый сукин сын — так окружающие вместо сапогом ему под копчик — развешивают уши. Потом удивляются — где мозги были. Знакомо. Главное — вести себя самоуверенно, тогда любая лажа годится… Эх!

Поверхностный осмотр только подтверждает диагноз.

Холодный пот, живот как доска и любое движение усиливает боль.

В утешение рассказываю страдальцу про то, как я давным-давно делал хирургическое пособие в глухомани — операция была по удалению нагноившегося ногтя на большом пальце ноги. Под анестезией стаканом портвейна, пациент пел лежа на койке и играл на баяне, так ему было не страшно, а я оперировал безопасной бритвой и перочинным ножиком. Да, еще у меня были пассатижи… И самогонка для стерилизации операционного поля и инструментов. Зажило, кстати — отлично. И новый ноготь вырос нормальным.

Больного увозит в кузове обшарпанная "Газель", а мы, вернувшись обратно застаем определенно суету, характерную для начала действия. Теперь его сгрузят на берегу — там, где развернут с самого начала операции медпункт и быстро эвакуируют катером. Повар, вспомнив нечто важное, успевает поделиться этим важным с нами. Возвращаемся груженые этим самым важным к медпункту…

— Решили выдвинуться к пустым цехам, как тебе и хотелось — удивляет меня Ильяс.

— И почему такое пуркуа па? Ты ж мне отказал категорично, когда я тебя просил проверить пустые цеха.

— На свете есть такое друг Гораций, о чём не ведают в отделе эксгумаций! — вворачивает одну из своих типовых судебномедицинских шуточек стоящий рядом с нашим новоиспеченным командиром мой младший братец — возник шанс разжиться всяким вкусным, заодно оказав массу благодеяний страждущему человечеству.

— Я пустой. Медикаменты нужны.

— Сейчас с берега привезут. Давай, прикидывай, кого из медиков берешь — невесть откуда взявшимся бодрым командирским тоном спрашивает Ильяс.

— А чего прикидывать — братец и медсестрички остаются тут, поиск проводить будут санинструкторы, ну и я с ними в первый раз схожу. Поднатаскать. Тут другой вопрос возник.

Ильяс поднимает вопросительно бровь.

— Повар этот напомнил, что куча жертв при переправе Великой Армии через Березину была связана с особенностями человеческой психологии…

— Бре! Сейчас будешь рассказывать, что мосты французские саперы построили еще вечером. Ночью мосты стояли совершенно пустые, никто по ним не шел, хотя некоторые толковые офицеры пытались заставить этих "жарильщиков" оторвать задницы и пройти полкилометра, но все сидели у костерков, а вот утром ломанулись скопом, устроили давку, попадали с мостов в воду, сами мосты своей тяжестью поломали и в итоге обеспечили полноценную катастрофу. Так?

— Так. А ты откуда знаешь?

— Ты ушами слушаешь? Я тебе говорил уже — мой предок там отличился. У нас в роду к предкам относиться принято серьезно. Мы ж — Ильяс ядовито ухмыляется и с нескрываемой издевкой выговаривает — не цыфилисофанные, дикие… Ладно. Сам думаю, что с утра хлопот добавится куда там…

— Я все же не понимаю, что вдруг ты согласился… Не, ты конечно у нас командир и как скажешь так и будет — но все-таки?

— Там стоит брошенная исправная бронетехника. Несколько единиц. Кронштадтские пока не сообразили, армейские — тож туда опасаются сунуться. Руки у них не доходят. А нам — как бы и кстати. И медпомощь оказали, ну и к подметке что-то прилипло… Не отлеплять же… Компрене ву, или нет?

— Ву! Сейчас сумку пополню. С братцем детали обговорю — и форвертс!

— Это по — какейски?

— Вперед. По-немецки.

— По-немецки я только "ахтунги" знаю.

Ильяс подмигивает. Не могу понять, но как только он стал командиром нашей "охотничьей команды" что-то в нем изменилось. Или наш снайпер сам поменялся?

Пока я снова набиваю сумку, никак не могу отделаться от впечатления, оставшегося после разговора с нашим командиром. Вишь, у них в семье помнят парня, который воевал, черт возьми, аж два века назад. Честно говоря — мне завидно. Хотя, вот я своего деда помню.