Монтегю Джеймс - Кукольный дом с привидениями Страница 2

И он разложил их перед собой, расположив в ряд. Здесь опять-таки предоставляется возможность описать костюмы кукол, за которую ухватились бы некоторые, но я на это не способен.

Тут были джентльмен и леди, в синем атласе и в парче соответственно. И двое детей, мальчик и девочка. А еще кухарка, няня, ливрейный лакей, а также слуги на конюшне: два форейтора, кучер и два грума.

– Кто-нибудь еще? Да, может быть.

Занавеси на кровати в спальне были плотно задернуты со всех четырех сторон, и мистер Диллет просунул палец внутрь и провел им по кровати. И тут же отдернул, так как ему почудилось, будто что-то… не то чтобы шевельнулось, а скорее подалось, словно живое, когда он надавил. Тогда он раздвинул занавеси, которые скользили по прутьям, как и полагается, и извлек из кровати старого джентльмена в длинной ночной сорочке и колпаке и положил рядом с остальными. Теперь все были в сборе.

Приближалось обеденное время, поэтому мистер Диллет задержался всего на пять минут, чтобы поместить леди с детьми в гостиную, джентльмена – в столовую, слуг – на кухню и в конюшню, а старика – обратно в постель. Он удалился в гардеробную, находившуюся рядом, и мы больше не увидим его до одиннадцати часов вечера.

У мистера Диллета была одна причуда: он любил почивать в окружении жемчужин своей коллекции. Рядом с большой комнатой, в которой мы его уже видели, была смежная комната, где размещались ванна, гардероб и все необходимое для совершения туалета. Но кровать на четырех столбиках с пологом, сама по себе бывшая ценным сокровищем, стояла в большой комнате, где он любил посидеть, иногда писал и даже принимал посетителей. Сегодня он удалился туда спать, весьма довольный собой.

В пределах его слышимости не было часов с боем – в спальню не доходил бой часов ни с лестницы, ни с конюшни, ни с отдаленной церковной колокольни. Однако не вызывает никаких сомнений, что приятный сон мистера Диллета был нарушен колоколом, пробившим один раз. Он был так поражен, что немного полежал с широко открытыми глазами, затаив дыхание, а затем сел в кровати.

Мистер Диллет ни разу не задал себе вопрос, почему так отчетливо виден кукольный дом на столе, хотя в комнате не зажжен свет. И тем не менее это было так. Создавалось впечатление, будто луна ярко светит на фасад белого каменного особняка, и каждая деталь его была удивительно четкой, как на фотографии.

Вокруг были деревья – они высились за церковью и за домом. Мистер Диллет, казалось, ощущал холодный воздух тихой сентябрьской ночи. Время от времени до него доносились топот или звон упряжи из конюшни, словно там переступали с ноги на ногу лошади. И тут он снова изумился, внезапно осознав, что над кукольным домом уже не стена его комнаты с картинами, а глубокая синева ночного неба.

В некоторых окнах домика горел свет, и тут он увидел, что это уже не кукольный домик с четырьмя комнатами и съемным фасадом, а настоящий дом с множеством комнат и лестницами – только мистер Диллет смотрел на него как бы с обратной стороны телескопа. «Ты хочешь мне что-то показать», – пробормотал он себе под нос и внимательно вгляделся в освещенные окна. Ему подумалось, что в реальной жизни они обязательно были бы закрыты ставнями или портьерами, но сейчас ничего не мешало наблюдать за тем, что происходит в комнатах.

Освещены были две комнаты – одна на первом этаже, справа от двери, вторая – наверху, слева. В первой свет был достаточно яркий, во второй – тусклый. Комната внизу была столовой: стол накрыт, но трапеза уже закончена, остались лишь вино и бокалы. Мужчина в синем атласе и женщина в парче находились в комнате одни, они сидели за столом, поглощенные серьезной беседой. Время от времени они умолкали, прислушиваясь к чему-то. Один раз мужчина встал, подошел к окну, открыл его и высунул голову наружу, приложив руку к уху. На буфете стояла тонкая восковая свеча в серебряном подсвечнике. Отойдя от окна, мужчина, по-видимому, вышел из комнаты. Леди осталась и стояла теперь со свечой в руках, прислушиваясь. Судя по выражению ее лица, она прилагала большие усилия, чтобы подавить страх – и это ей удалось. Лицо у нее было отвратительное: широкое, плоское и хитрое. Теперь мужчина вернулся, и она, взяв у него какой-то небольшой предмет, поспешила из комнаты. Он тоже исчез, но всего на пару минут. Парадная дверь медленно отворилась, и он, выйдя на крыльцо, стоял там, озираясь по сторонам. Потом обратил взор к верхнему окну, которое было освещено, и погрозил кулаком.

Пора взглянуть на это верхнее окно. За ним была видна кровать с пологом, сиделка в кресле, которая, очевидно, крепко спала. В постели лежал старик. Он бодрствовал и, вероятно, пребывал в тревоге: беспокойно ворочался, а пальцы выстукивали дробь на одеяле. Дверь в комнату отворилась. На потолке появился отблеск, и вошла леди. Она поставила свечу на стол и, подойдя к камину, разбудила сиделку. В руке она держала старомодную винную бутылку, уже откупоренную. Сиделка взяла ее, отлила немного содержимого в маленькую серебряную кастрюльку и поставила на огонь подогреваться. Между тем старик с усилием сделал жест, подзывая леди, и она, с улыбкой подойдя к постели, взяла его за руку, словно желая сосчитать пульс, и закусила губу, изображая испуг. Он взглянул на нее в тревоге и что-то сказал, указывая на окно. Она кивнула и, открыв окно, прислушалась – пожалуй, это было сделано несколько нарочито. Затем покачала головой, глядя на старика, и он вздохнул.

К этому времени посеет[3] на огне закипел, и сиделка налила его в маленькую серебряную чашку с двумя ручками и присела на постели.

Старик, по-видимому, не хотел это пить и отмахивался от сиделки, но она вместе с леди склонилась над ним, уговаривая. Должно быть, он сдался, так как они усадили его в постели и поднесли чашку к губам. Старик выпил почти все в несколько глотков, и они уложили его. Леди удалилась из комнаты, с улыбкой пожелав ему доброй ночи и захватив с собой чашку, бутылку и серебряную кастрюльку. Сиделка вернулась в кресло, и в комнате снова воцарился покой.

Вдруг старик подскочил на кровати и, вероятно, что-то выкрикнул, так как сиделка встала с кресла и сделала шаг к кровати. Зрелище было ужасное: его лицо побагровело до черноты, глаза выпучились, обе руки были прижаты к сердцу, на губах выступила пена.

Сиделка оставила старика на минуту и, подбежав к двери, широко ее распахнула и стала звать на помощь, потом в панике метнулась обратно к постели и попыталась успокоить больного – уложить его, – сделать хоть что-нибудь. Но когда в комнату с перепуганным видом влетели леди и ее муж, а также несколько слуг, старик обмяк и откинулся на подушки. Черты его лица, искаженного мукой и яростью, медленно разгладились и застыли.