Челси Ярбро - Служитель египетских богов Страница 2

Итак, начнем. В Ниневии и Вавилоне меня считали демоном, и не без причины. Я сидел в цепях в подземной темнице, скорее похожей на глубокий колодец, и каждое новолуние мне швыряли очередную жертву. Я был один, терпел зловоние, крыс. Бесконечно долгие часы, одиночества тяготили меня, я клялся себе, что не сразу накинусь на новое подношение, но время шло, меня начинал мучить голод, а жертвы, грянувшись оземь, впадали в прострацию, граничащую с безумием, и у меня кончалось терпение. Голод и одиночество причиняли мне страшные муки, лишали сил, сводили с ума, и я жаждал ужаса, который сам порождал, чтобы хоть как-нибудь продержаться. На протяжении приблизительно двух веков жрецы были мной довольны, но потом им показалось опасным соседство с таким существом. Меня вытащили на солнечный свет и связали, а я то вопил, то что-то бессвязное бормотал, вконец ошалев от шока и боли.

Потом я, закованный в цепи, оказался в огромной клети, ибо жрецы меня продали верховному жрецу Иудеи, и тот порешил держать приобретенное чудовище при себе. Но, к сожалению, не в подземелье. Я сидел, опутанный крепкой сетью, на ярком солнце, а мой новый хозяин время от времени пытался со мной заговаривать, чтобы продемонстрировать, как велика его власть над силами тьмы. Многие полагали, что он ужасно рискует, но слышался и шепоток, что верховный жрец вошел с демоном в сговор. Впрочем, всех сковывал страх и дальше перешептываний дело не шло. Спустя какое-то время хозяин мой умер, а его преемник, не желавший якшаться с демонами, решил избавиться от меня. Так я попал к царице Хатшепсут: я был преподнесен ей в качестве дара во время ее пребывания в Иудее. Она сумела очаровать верховного правителя государства, но вызвала недовольство священнослужителей, ибо была чужеземкой и молилась не так, как они. Видимо, жрецы понадеялись, что я найду способ расправиться с ней.

Как странно писать теперь о тех временах. Я не желаю узнавать себя в том алчущем крови бесчеловечном создании, но… ничего не поделать. Я презираю свои воспоминания — и не могу отречься от них. Не знаю, избавит ли меня этот рассказ от отчаяния и отвращения к самому себе. Посмотрим.

Свита Хатшепсут повлекла меня к морю в открытом фургоне. Я выл, не находя возможности укрыться от солнечного света и проклинал свои мечтания о его проблесках в толще вавилонской темницы. Ночью мне кинули козу, и около полудюжины вооруженных охранников окружили клетку, где я пировал. За последние три столетия это был самый добрый поступок по отношению к столь омерзительному, как я, существу. Царица Хатшепсут молча смотрела, как я утоляю жажду, а потом подарила мне скарабея из сердолика. Я и поныне не понял, что означал ее дар. Когда корабль вышел в море, меня бросили связанным в трюм, что было еще одним благом. Нельзя и представить, какую бы муку я испытал, оставшись на палубе с остальными рабами: ведь к воздействию палящего солнца добавился бы вид постоянно бурлящей воды».

В Мемфисе на борт поднялись жрецы. Они вознесли благодарственные молитвы Хапи и Атону[1] за благополучное возвращение их повелительницы в родные края, после чего им было разрешено осмотреть многочисленные дары, поднесенные царице верховным правителем Иудеи, а также его именитейшими сановниками.

— Из каких мест эти рабы? — поинтересовался главный жрец с огромным нагрудником в виде морды шакала. — Похоже, они вполне крепкие. Анубису[2] понадобятся трое из них. Самые сильные будут таскать тела.

— А что делать с этим? По слухам, он сущий демон. Я слышал, будто в пути он высосал кровь из козы, — заметил писец, указывая на лохматое грязное существо, прикованное двойными цепями к палубной переборке.

— Нет. — Жрец Анубиса решительно вскинул голову. — Он отправится в Дом Жизни. Тамошним обитателям все равно, кто он таков. Если он погибнет, невелика потеря, его смерть лишь послужит богам. — Он прошел дальше, сделав знак свите следовать за собой.

Перед невольником замер другой жрец, одетый скромнее.

— Темные волосы, темные глаза. Кожа как у фракийца. — Он постучал по плечу демона коротким жезлом. — Эй, откуда ты взялся?

— Прошу, не держите меня на солнце, — взмолился демон на языке, известном лишь ему самому. Он повторил мольбу на вавилонском наречии, но его вновь не поняли.

— Странный лепет, — пробормотал жрец, качая головой. — Впрочем, тут ничего другого ожидать не приходится. — Он подал знак единственному сопровождавшему его слуге. — Что ж, раз Анубис проявил великодушие и поделился крохами добычи, думаю, нам следует быть благодарными. Мы ведь знаем, как ревностно охраняет шакал мертвечину. — Он чуть отступил, разглядывая тяжелые кандалы. — А ты, видимо, сильный, это уже кое-что. Жаль только, не владеешь вразумительной речью. Впрочем, умирающим все равно. — Священнослужитель пожал плечами. — Тебя доставят в Дом Жизни. Ты можешь пригодиться Имхотепу,[3] прежде чем окочуришься.

Демон отпрянул, когда жрец попытался схватить его за волосы. Оскалившись, он пробормотал:

— Не трогай меня. — Огрызнулся, хотя и понимал, что грозить этому высокомерному египтянину ему нечем.

— А вдруг он уже принадлежит какому-то богу? — обратился жрец к своему прислужнику. — Временами боги отмечают особыми знаками своих рабов, но… — Он сощурил большие, подведенные тушью глаза. — Ты кто — просто блаженный или сбившийся с пути провозвестник?

Демон заметался из стороны в сторону, насколько позволяли тяжелые двойные цепи. Теперь он молчал, но взгляд его темных глаз был выразительнее слов.

— Пожалуй, стоит кликнуть еще людей, а то мы вдвоем не дотащим его до храма. — Жрец покачал головой, продолжая всматриваться в чужака. — Без бороды и этой всклокоченной гривы он будет смотреться сносно. Нельзя же пугать умирающих. Проследи, чтобы его, а также тех двух рабов, которых нам выделили, как следует вымыли и побрили. — Он пошел было прочь, но вновь оглянулся. — Высокий, широкогрудый, видимо сильный, но слишком маленькие ступни и ладони. А шрамы его просто ужасны. Интересно все-таки, кто он таков?

«Неправильно называть Дом Жизни храмом Имхотепа, но именно так его и называли: это был приют для больных, за которыми ухаживали жрецы, уделявшие больше времени врачеванию, нежели песнопениям и жертвоприношениям, хотя молитвы, чтобы усилить действие снадобий, звучали там беспрерывно. Почти все служители Дома Жизни ухаживали за хворыми. Для всех, за исключением верховных жрецов, богослужение состояло в изучении методов лечения различных недугов и заботе о тех страдальцах, которым ни медицина, ни молитвы уже не в силах были помочь. Там я и оказался — среди умирающих».